Скорее

Сегодня я смотрю на город из скорой. С моего бокового сиденья слева от выдвижных носилок Читу почти не видно: здания мелькают в кусочке лобового стекла, в узкой полоске над дверью, не сориентироваться. Зато с этого ракурса отлично видно, как мы сами блокируем себе скорую помощь. Она из-за нас не едет, из-за нашей безответственности.

И ладно бы дело было в том, что скорой не уступают. С этим, говорят ребята из реанимации, с которыми я дежурю сегодня ночью, проблем меньше, чем в крупных городах. Говорят, иногда бывает, кто-то из участников дорожного движения поведёт себя непрогнозируемо - «вы держитесь, кстати, водитель может резко затормозить» - но до пожара на Усуглинской, 15, мы в разгар субботнего вечера долетаем, как по пустым улицам. Крейсерская скорость - 120. Обратно - пострадавших на пожаре нет - едем уже по общим правилам.

Водитель у нас улыбчивый. «Кать, а знаешь, какой у меня случай был? - перекрикивает он шум двигателя. - Я вот так же возил прессу для репортажа, а потом однажды приезжаю на вызов в «Ган-бей», там девчонка на шесте танцевала, слетела, и её ка-а-ак размотало. Везём её, а она говорит - вы же 17-я бригада, я с вами год назад ездила, писала про вас». Я, говорю, не умею на шесте. Все хохочут.

«Вы не смотрите, что мы ржём, мы так-то нормальные, - поворачивается ко мне Андрей. - Нам без эмоций нельзя, у нас негатива много». Андрей работает фельдшером. И на скорой, и на второй работе. «Стресс так снимаем», - уточняет Марина. Если работать на ставку, то смена - сутки через трое. Но можно сутки через двое. Тогда, на полторы ставки, в месяц фельдшером можно заработать около 25 тысяч на руки. С учётом стажа, как у Марины. Вчерашние выпускники медакадемии получат около 18. Ну, плюс опыт. Средняя зарплата врачей - 44 тысячи, после октябрьского повышения - будет 52.

По рации начинают вызывать детскую реанимацию на ЗабВО - задыхается новорождённый. Мои притихают, прислушиваются.

- Скорая, Чита, слушаю вас. Человек, который лежит, мужчина или женщина? Кто вызвал скорую?

Диспетчерская в скорой - вполне себе современный call-центр: перегородки, гарнитуры, стикеры с телефонами стационаров. Многие из тех, кто сейчас принимают звонки, сами работали в бригадах.

- Адрес? Улица?... Дом?... Квартира?... Вы, пожалуйста, будьте так любезны, выйдите, посмотрите, какой у вас номер квартиры.

С пожара мы - на МЖК. Там под аркой, рядом с хоккейной коробкой, должен лежать мужчина. Трезвые мужчины вечером праздничного дня под арками лежат редко, но исключить это невозможно, и спасать его едет реанимация.

Вытрезвителей в городе, как известно, нет, пьяных с улиц в зависимости от состояния возят или в токсикологию, или в полицию, но к моменту приезда под аркой уже никого. Набитая техникой реанимация медленно ворочается по улице Гаюсана, задевает ветки, светит фарами, мы вглядываемся в темноту. «Кому-то требуется помощь, а мы ездим и поднимаем алкашей», - тихонько говорит мне Татьяна Юрьевна. Татьяна Юрьевна выглядит - как Таня: может, совсем чуть постарше меня, каскадная стрижка, смешной чехол телефона, врач-анестезиолог.

«Я вот думаю, Володя, надо туда, за арку, сходить», - решают не уезжать Андрей с водителем. Мы идём сквозь арку к овощным киоскам, смотрим под ноги, возвращаемся.

Теперь надо заполнить карту. «Так не было же никого», - смотрю я на врача. Мне непонятно, зачем мы тратим на это время. - «Вызов-то был».

Электронный документооборот на станции скорой помощи внедряют - Чита один из немногих городов России, где техника до этого уже дошла. Даже новая форма уже шьётся с карманами под планшеты. Но пока ноябрь, и карты бумажные, громоздкие, формата А4. Правильность заполнения каждой проверяется старшим дежурным врачом станции. Пока я буду между вызовами обретаться в диспетчерской, она подзовёт не одного врача, покажет - молча или не молча - пальцем на что-то неправильное в карте. «Или «сотряс» вперёд писать?» - уточняет у неё врач из 24-й, психиатрической, бригады. - «Пишите «сотряс».

Психбригада ездит на вызовы к настоящим буйным. Но у нас тоже можно выхватить, предупреждает меня 17-я: «Разные бывают, пьяные. Сейчас вот начнётся… Рестораны, кафешки...»

Будто в подтверждение через пару минут нас отправляют на Остров, там, рядом с баром-рюмочной мужчина упал с лестницы, разбил голову. «Ранетчики» начались, - объясняют мне. - Это они так единяются и примиряются».

Бар-рюмочная - слишком роскошное название для места, куда мы приезжаем. Длиннющая лестница в цоколь, улетевший с неё пьяный забаррикадировал вход в заведение. Приехал какой-то ЧОП, стоят, смотрят. Мои тормошат мужика, поднимают, ведут в машину.

Вышедшая из рюмочной уборщица подтирает кровавые пятна. Снова можно единяться.

Реанимационных действий не требуется. Пока мужику бинтуют голову, толкающийся тут же его менее пьяный приятель машет руками, что друг приехал к нему в гости из Краснокаменска, пенсионер, такой молодой пенсионер, потому что бывший шахтёр, пора домой, поезд вот-вот уйдёт. Приятеля тут же принимает подъехавший экипаж Ингодинского отдела полиции.

Шахтёр, так толком и не проснувшийся, вместо Краснокаменска едет в дежурную первую городскую. Сюда сегодня везут всех, кроме сердечников и пострадавших в ДТП с тяжёлыми травмами - их всегда в клиническую больницу. В первой городской забираем шину - днём привозили Жаргала, он пьяненький полез чинить крышу, свалился, сломал ногу в двух местах. Пока ехали - обещал накормить бригаду бузами.

«17-я, домой», - зовёт диспетчер. Это нас. Не реанимационные бригады могут мотаться между вызовами, вообще не заезжая на станцию. «Сейчас как раз самый сенокос: бабульки начинают - ой, надо ЭКГ записать, как я спать буду», - объясняют мне. «Я когда в другой бригаде работала, - оборачивается с переднего сиденья Татьяна Юрьевна, - мы часов с девяти до одиннадцати вечера объезжали всех хронических бабулек и дедулек».

- Скорая, старший дежурный врач. В чём ваша претензия? Вообще, есть официальный приказ, согласно которому скорая бахилы не надевает, это не я придумала, это документ. Нет. Нет. Это ваше право, всего доброго. (кладёт трубку) Только через министерство, с нами они не желают разговаривать.

В час пик кажется, что телефоны не звонят, а просто диспетчеры вдруг начинают говорить: «Скорая, Чита, что случилось?». Но это потому что звонков очень много. В половине шестого утра, когда страда спадёт, каждый звонок в диспетчерской будет - раздаваться.

Между звонками говорят про жизнь. Про то, как вчера была баня, в ней сделали всё по-современному, но женских дней теперь два, а остальные - мужские, они думают, женщинам надо меньше мыться? О том, что завтра идти в гору - мы же с Лариской ходим, скандинавская ходьба, устанешь, взмокнешь, палки иной раз подмышкой тащишь. О том, что некого совсем ставить на декабрь, и о том, что все мы устали. «Ох, господи, прости мою душу грешную», - вздохнёт про себя, но тихо так, что вздох этот тоже раздаётся над диспетчерской.

- Скорая, Чита, что случилось? Врач был? Какая температура? Сколько ребёнку лет?

Ранним вечером кажется, что детских вызовов больше всего, но к ночи они почти заканчиваются. «Уже ничего - и детей поменьше, всего 6 вызовов осталось». А большинство вызовов оказывается пьяными. По статистике станции скорой помощи из 300 вызовов в сутки в состоянии алкогольного опьянения - 15-16. Но мне «повезло».

«Такое ощущение, что весь город спился», - вполголоса комментирует диспетчер Наталья Васильевна.

Я иду в столовую, выбираю из разномастных кружек в шкафчике одну себе, снимаю с плиты эмалированный чайник, наливаю чай. Столовая на станции только называется так в обиходе. По факту и по табличке рядом с дверью - это комната для приёма пищи. Чаще всего обеды-ужины приносят из дома, иногда, говорят, 15-20 минут на еду просто нет.

Через пару глотков 17-ю бригаду снова объявляют по громкой связи. Когда я вернусь - чай на подоконнике будет ледяным.

У нас снова лежащий мужчина. Скорую на Столярова - Ингодинская вызвали сердобольные прохожие. Они подходят, как только мы выходим к Вадиму: «Здравствуйте, у него ноги не идут». Это алкогольная полинейропатия - поражение конечностей. Показанием для экстренной госпитализации не является.

Вадим ночует где ночь застанет. В этом районе лопатинские многоэтажки соседствуют с деревяшками, в которых раньше, говорит Андрей, точно торговали спиртом. Может, и сейчас торгуют. Вадим в модной шапке со скелетами, вместо ответа на вопрос, что болит, начинает нехотя расшнуровывать кроссовок. «Не снимай, слышишь, говори словами, - тормозят его врачи. - Ну, понятно, пальцев нет, сейчас что беспокоит?». Вадим хочет, чтобы ему обработали рану. «Псс», - Андрей головой мотает мне на салон, я запрыгиваю, он закрывает дверь. Такого мы даже не можем никуда забрать, просто нет показаний. Но человек есть. Вызываем на себя полицию.

«Сейчас два часа будем ждать», - обещает Андрей.

Мы ждём полицию. Вадим трясётся. Андрей с Мариной треплются про положительную форму 20 - это вшивость, пугают меня случаями из практики. Я рассматриваю таблицу частоты и объёма дыхания и зависимости от возраста на стенке реанимобиля. Уезжать нельзя, хоть заждись кто-то скорую. Вызов есть, а ко всему нельзя исключать и активную гражданскую позицию: «Сейчас же могут стоять и снимать на камеру - скорая уехала, не оказала помощь».

Минут через 20 Вадим поднимается и ковыляет вниз по Столярова.

«В таких случаях мы пишем - сам ушёл», - поясняют мне.

- Скорая, Чита, я слушаю. Что случилось с папой? А когда последний раз пил? А сколько дней пьёт? 30? Так, а сколько не пил дней? Только сегодня? А вчера? А где мама? Не живёт с вами… А кем работает папа? Так, подожди, сейчас решим, что делать.

Диспетчер машет рукой заглянувшему в помещение усатому врачу из психиатрической бригады. Это он спрашивал, писать «сотряс» или не писать. «Слушай, это, кажется, по вашу душу. Там психоз. Ребёнок звонит. Ну, как ты не поедешь, говорю же, ребёнок звонит».

К больным хроническим алкоголизмом для снятия алкогольной абстиненции скорая не выезжает. Врач берёт трубку - пил ли сегодня, уходил ли из дома, что делает прямо сейчас, возвращает назад: «Оформляйте вызов. Только объявляйте по громкой, я не пойду их звать, они меня убьют».

- Скорая, Чита, что случилось? В какую яму? Так а скорая вам зачем, мы не будем вытаскивать. Она глубокая?

С этого же адреса дозваниваются параллельно: «Избили, нога сломана, мы его затащили домой».

С первым звонившим говорит уже старший врач: « Она глубокая? Я понимаю, что выгребная. Глубокая? Так что у вас там случилось? Вызывайте МЧС. У меня у самой на тебя слов нету!». Она сдерживается и не швыряет трубку на стол. Диспетчер, принявшая первый вызов, уточняет: «Они там не в адеквате все, он мне кричит - сладенькая, приезжай скорее».

К мужику в выгребной яме, а может избитому со сломанной ногой едем мы.

Пока водитель между Южной и Песчаной ищет 3-ю Южную, мой 2ГИС сдался, в половине первого в переулках Заингоды нет никого, Андрей задумчиво смотрит в окно, говорит с надеждой: «Может, это в другом городе, а?».

Фарами мы натыкаемся на полицейские уазики. Где-то рядом лает собака, рядом с уазиками мечутся какие-то силуэты, все пьяные. Косой забор, грязные половики, в сенцах валяется топор, пахнет чем-то, от чего у меня внутри начинает что-то сворачиваться в комок. Внутри на полу стонет полуголый мужик с пробитой головой, мне видно только грязные ноги, и я успеваю выдохнуть. Но тут они вытаскивают его к выходу. Весь в кровоподтёках, он ко всему замёрзший. Рядом со мной - молодой парень с голым торсом. «А били его за дело, - матерится он. - Это тварь человек». «Донести поможете? - поворачивается к нему Марина. - Это же ваш кто-то». Он не поможет. Он принципиально против иметь к нему отношение. Он его и так, извините, доставал из параши. Донести помогает полицейский.

Носилки с мужиком толкают в машину, около кабины с врачом скандалит молодая женщина в розовом плюшевом спортивном костюме: « Вы почему со мной через ты разговариваете? Я спрашиваю - вы почему со мной через ты?»

Мне показалось, что мужика били и вытаскивали из туалета одни и те же люди. Вот эти. И я радуюсь, что там полиция.

Мужик скулит, дрожит, руки в позе боксёра. «Они вот так в такой позе и замерзают: мышцы стягивает... Вовик, мы с мигалкой поедем», - просит Андрей водителя. И объясняет мне: «Их когда с мороза затаскиваешь, они оттаивать начинают, умирают». И предупреждает мужика: «Э, мужик, давай не умирай». С маячками, но без сирены мы несёмся к первой городской. Как-то очень долго несёмся, хоть и быстро. «Э, мужик, ты дыши, у тебя там ещё полпузыря осталось». Мне кажется, что мужик через сжатые зубы выдыхает что-то похожее на «Нормально». Татьяна Юрьевна с Мариной выкатывают каталку из приёмного отделения, мужчины перекидывают скулящее тело, бегом закатывают.

Татьяна Юрьевна здесь же, в кабинете, заполняет карточку. «Температуру при переохлаждении мерили? - цедит здоровенный дежурный врач первой городской. Плечи широкие, лицо недовольное. - У него и без того показания. - Какие? - ЧМТ». Здоровенный недоверчиво хмыкает. «Ну, вы выйдите посмотрите на него», - спокойно говорит Татьяна Юрьевна. «Я не только посмотрю, я ещё и обследую его со всех сторон». - «Это правильно, - сдерживается она. - У нас, к сожалению, на скорой таких возможностей нет».

Мне становится обидно - за неё, за мужика, которого мы так торопились привезти, за состояние здравоохранения, в котором никто, по-моему, в этот момент никому не нужен.

«Это вечная война приёмника и скорой, - объясняет мне Татьяна Юрьевна. Мы идём к машине. - Они считают, что мы просто так возим. А нам даже по зарплате невыгодно просто так возить. А куда возить?».

Мы едем назад. По Чкалова («Андрюха, в «Плов и цицила» ходил? Название какое-то непонятное. «Цицила» - это что такое?»), вверх по Шилова («Ну, вот бытовая химия в «Продмиксе» подешевле, чем в «Светофоре» даже»), медленно закатываемся в ворота гаража. «На халяву, на халяву!» - радуется Андрей: можно не выходить, ворота нам открывает выезжающая бригада.

- Скорая, Чита, что у вас случилось? Роды первые? Воды отошли? Сколько лет? 17? Где вас там в Угдане искать? Это дом? Общежитие?

Все стали начитанными, грустно говорит мне старший врач. Знают, что норматив экстренного прибытия - 20 минут. И никто не смотрит на сноску «при наличии свободных бригад». Бригад на смене чуть больше 20. Если случится массовое ДТП где-то на федеральных трассах, часть снимут и отправят туда. Так моя 17-я ездила недавно в Нарын-Талачу, где разбился автобус с детской сборной по лёгкой атлетике.

- Скорая, Чита, говорите адрес. Паромная… Вызов принят, ожидайте.

- Наташа, мы же на Паромную уже сегодня ездили, нас отозвали.

- А теперь у неё снова.

- Давление снизилось, давление упало... - Ой, девчонки, мы сами неизвестно какими будем, - переговариваются диспетчеры.

«А правда, - спрашиваю я, - что к пожилому человеку едут медленнее? Старший врач снимает очки, смотрит укоряюще: «Ну, вы тоже будете чушь повторять? Едут не по возрасту, едут по приоритетности показаний».

Ещё через два часа 17-ю отправляют в Засопку на рвоту с кровью - это случай для реанимации. В половине пятого никто не шутит про форму 20, все спят, ехать долго. Я сплю вместе со всеми, упираясь носками кроссовок в металлическую трубу, на которой крепятся, кажется, дефибрилляторы.

Татьяна Юрьевна светит фонариком айфона в рот худенькой нервной женщине: «Зуб не удаляли вам? Пищу твёрдую не ели? Поранить ротовую полость не могли? У вас будто бы сверху кровь… Флюорографию когда делали? Позавчера? А почему позавчера? Как это просто для себя сделать флюорографию? Точно зуб не удаляли? Ну, одевайтесь, поедем в стационар».

Мы выходим, чтобы дать человеку одеться. Двухэтажка на Пионерского, 3, в темноте кажется красивее, чем она есть. Татьяна Юрьевна минут через 10 спускается одна: «Отказалась она ехать». Андрей со злостью хлопает дверью. Я перестаю понимать смысл происходящего. «Отправила полоскать рот, там видно, что лунка от зуба кровоточит. Потом я уже когда сказала, что едем в стоматологию - отказалась». - «Так а зачем она вызывала?» - «Не знаю», - устало пожимает плечами врач.

Диспетчер, когда мы возвращаемся, тоже возмущается: «Я же её ещё спросила - вам зуб не удаляли? Она говорит - нет». С вызова возвращается ещё бригада. У них тоже, как у нас - собака никого не кусала, вызывали из-за остеохондроза.

- Здравствуйте, это скорая. Поторопите, пожалуйста, экипаж на Ленина, там пьяный залез под машину, они на 102 не могут полчаса уже дозвониться.

В начале седьмого утра, когда я сдаюсь, бросаю свою героическую бригаду и еду домой, город всё ещё не засыпает, а скорая никак не может взять его в свои руки. Всё какой-то белый шум: пьяные, бомжи, пьяные бомжи, беспомощные взрослые люди с больными зубами и головами.