«Тайны истории»: Кто сдал контрразведке старейшего большевика Сибири?

Сто лет назад с 21 по 24 мая 1921 года в Чите в здании 1-й женской гимназии (сейчас здесь находится историко-филологический факультет ЗабГУ) проходило открытое заседание Высшего политического суда Дальневосточной Республики (ДВР). Судили двух бывших сотрудников читинской милиции: начальника уголовного розыскного отделения Михаила Зака и начальника 1-го участка городской милиции Леонида Околовича.

До начала суда местные газеты (с подшивками удалось познакомиться в Забайкальском краевом краеведческом музее им. А. К. Кузнецова и Государственном архиве Забайкальского края) писали о достаточно серьёзных обвинениях этих людей. Понятно, что их обвиняли в «активном содействии атамановщине», хотя они вели борьбу с уголовниками, а осенью 1920 года вообще оказывали поддержку партизанам в занятии Читы.

Обвиняли их и в «предательстве, истязаниях и пытках уголовных и политических заключённых».

В ходе процесса эти обвинения как-то позабылись. Осталось лишь одно, но самое главное — их обвинили в том, что они якобы предали и сдали контрразведке руководителя большевистского подполья в Прибайкалье — «Петровича», который был одним из старейших членов партии большевиков в Сибири, бывшим членом II Государственной Думы, сосланным в Забайкалье, Александром Петровичем Вагжановым.

Родился Александр Вагжанов в 1877 году в Твери в рабочей семье. В 1895 году 18-летним парнем уехал на заработки в Петербург и уже буквально через год стал членом Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Того самого «Союза», что был создан дружившими тогда Владимиром Ульяновым и Юлием Цедербаумом, будущими непримиримыми лидерами большевиков и меньшевиков Лениным и Мартовым. Когда «Союз» был разгромлен, Александр Вагжанов вернулся в родную Тверь, где продолжил революционную деятельность, став в 1902–1904 годах одним из лидеров местных социал-демократов.

В 1904 году он впервые побывал в Забайкалье. Через наш край молодой солдат Вагжанов проследовал сначала в вагоне вместе с сослуживцами, направлявшимися во время русско-японской войны на Дальний Восток. Здесь во Владивостоке стоял полк, в котором ему довелось всю войну прослужить телефонистом. Пороха нюхать на сопках Маньчжурии не довелось. Советские историки утверждали, что и в армии он занимался революционной пропагандой, но так это или нет, серьёзных доказательств нет.

Второй раз мимо Читы он проследовал по пути домой. Вернулся в Тверь «фронтовик» в 1906 году и вскоре вновь стал одним из лидеров теперь уже большевиков.

В 1907 году Александра Вагжанова от тверских рабочих избирали во II Государственную Думу. Правда, Думу скоро распустили, члены социал-демократической фракции, в том числе и Вагжанов, были арестованы. Произошёл так называемый «Третьиюньский переворот», который считается финалом Первой русской революции 1905–1907 годов.

И вот бывший член Госдумы Вагжанов осуждается на четыре года каторги, которую отбывал в Акатуйской тюрьме, и последующую ссылку, проведённую с 1911 года сначала в Сретенске, а затем в Верхнеудинске.

Надо сказать, что ссыльные разных партий (большевики и меньшевики, эсеры, анархисты и прочие) в те годы хотя и сохраняли партийные отличия, но тем не менее завязывали и обычные человеческие, порой даже дружеские отношения. Весной 1921 года, ещё до начала суда, жена Александра Петровича Вагжанова Мария Ефимовна, последовавшая за ним в ссылку, во время следствия рассказывала: «Я могу удостоверить, что мой муж и Околович жили все время дружно; в одном месте три года; они были кумовья; муж крестил у Околовича и Околович крестил у нас детей. Мы часто бывали друг у друга».

Она также уточнила: знакомство двух друзей произошло в 1914 году, и до революционного 1917 года они «жили всё время в хороших отношениях». Далее уточнила, что они хорошо жили «даже в 1918 году». Тогда, уже при советской власти, Околович был арестован, а Вагжанов взял его на поруки. А ведь в тот момент (в 1918 году) он был председателем местной чрезвычайной комиссии (ЧК).

После Февральской революции Александр Вагжанов вернулся на родину и с мая 1917 года стал членом Тверского комитета РСДРП(б). Был избран делегатом 1-го Всероссийского съезда Советов, а на съезде — членом ВЦИК. С октября 1917 года он председатель Тверского ревкома, а затем председатель исполкома Тверского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Вроде бы всё замечательно. Но весной 1918 года Александр Вагжанов отправляется назад в Забайкалье. Официальный повод — ухудшившееся в Европейской России здоровье. При этом ни слова о том, а что семья, жена…

В Чите с апреля 1918 года он стал работать сначала комиссаром труда, а затем стал председателем чрезвычайной комиссии и комиссаром продовольствия Забайкальского Совета народных комиссаров.

В тот момент забайкальские чекисты, раскрывшие не один реальный белогвардейский заговор, особой кровожадностью (по сравнению с коллегами из других территорий) не отличались. Некоторые историки, вслед за атаманом Семёновым, считают, что это связано с семёновской угрозой из Маньчжурии — просто боялись мести. Но, как показали последующие события, трусостью эти люди не отличались. Просто имели не только политические, но и житейские принципы.

Так, к примеру, когда в Чите распоясался командир красной Забайкальской казачьей дивизии Яньков, решивший проводить здесь контрибуции и конфискации, а по сути дела грабежи, аресты и прочие фокусы, в его делишки вмешались председатель Совета большевик Соколов и местные чекисты. И Яньков сбежал, кинулся жаловаться в Иркутск, где «победители» безусых юнкеров приветили красного героя. Правда, потом он попал в плен к семёновцам, униженно вымаливал прощение и предлагал свои услуги, однако прощён не был. В те тревожные дни весны 1918 года и пришлось Вагжанову брать Околовича на поруки.

Дело в том, что Леонид Александрович Околович был эсером, причём правым, то есть по политическим взглядам убеждённым противником как монархизма, так и большевизма. Вместе с тем, судя по всему, это был честный и порядочный человек. Неслучайно после Февральской революции 1917 года его избрали членом Читинского Совета солдатских депутатов и гласным (то есть депутатом) Читинской городской думы. А с июля 1917 года он был направлен на работу заместителем начальника Читинской городской милиции. И всю гражданскую войну боролся с уголовной преступностью в Чите.

С июля 1917 года Околович работал помощником начальника Читинской городской милиции. Все перипетии его работы в милиции в 1917–1920 годах самым подробным образом исследовал известный читинский краевед, ветеран органов милиции Артём Евстафьевич Власов. В кратком изложении это выглядит следующим образом.

После установления в Чите 16 февраля 1918 года советской власти одним из первых был арестован начальник городской милиции Крухмалев. Тогда Читинская городская Дума назначила на место арестованного Околовича. Но советы поступили по своему и назначили новым начальником эсера-максималиста (союзника большевиков) Владимира Ипполитова. Интересно, что комиссар по внутренним делам Забайкалья, большевик Евгений Матвеев при этом настоял, что бы помощником у Ипполитова остался Околович, которому предстояло пережить ещё не одного начальника.

В апреле 1918 года Владимир Ипполитов уехал в Европейскую Россию, и его сменил бывший офицер царской армии, ставший большевиком, Пётр Борисов. Его помощником (главным из трёх) стал Михаил Левкович (в начале июля его сменил Михаил Зак). При этом Околович оставался в прежней должности.

Интересно, что к началу лета Леонид Александрович, судя по подписям под документами, вновь стал «главным» помощником. Власову не удалось обнаружить ни одного документа, подтвердившего бы факт ареста Леонида Околовича в 1918 году и его освобождения в связи с вмешательством Александра Вагжанова. Напомню, что с мая 1917 года по апрель 1918 года «Петровича» в Чите не было. Откуда же эта информация? Похоже, сработал принцип «испорченного телефона». И первое «искажение» выдала жена Вагжанова Мария Ефимовна.

И пошло-поехало. В сборнике статей и воспоминаний о борьбе за Советов в Забайкалье «Годы и люди» (Чита, 1960 год) в статье Кузнецова, посвящённой Вагжанову, сказано: «Александр Петрович по пути остановился в Чите, чтобы повидать свою семью. Понадеявшись на своё большое искусство подпольщика, он рассчитывал, что сумеет провести за нос белогвардейских шпионов. К нашему великому горю, по приезде в Читу ночью же он был арестован. Его выдал белогвардейцам эсер Околович, которого Вагжанов в своё время спас от смерти». В четырёх предложениях как минимум четыре ошибки или неточности. В том числе и насчёт «спасения от смерти».

Как теперь ясно, при советах Леонида Околовича не арестовывали, а следовательно, от смерти Александр Вагжанов его не спасал. А вот поручителем при назначении на должность помощника начальника милиции вполне мог быть, даже находясь в Твери. А вот Александра Вагжанова Леонид Околович действительно от смерти спасал, и не раз. Более того, именно он взял на себя заботу о его семье.

24 августа 1918 года Александр Вагжанов, оставив жену с двумя детьми, отправился с другими советскими руководителями на восток. До падения советской Читы оставались часы. С запада наступали чехи и сибирская армия, с юга — атаман Григорий Семёнов. В это самое время, а точнее 25 августа, Леонид Околович был назначен исполняющим обязанности начальника городской милиции (Борисов покинул город). И в этот же день произошло самое громкое по сей день ограбление Читинского банка.

На Урульгинской конференции советских работников, на которой прозвучала первая информация об ограблении банка, в августе 1918 года было принято решение телеграфировать по всей линии железной дороги об аресте целого ряда руководящих лиц. Часть людей из того списка были в советский период либо канонизированы (Половников, Гетоев, Балк) как герои гражданской войны, погибшие в белогвардейских застенках, либо демонизированы (как анархисты Пережогин и Караев), остальные преданы забвению.

На той конференции Александр Вагжанов как председатель следственной комиссии заявил, что в тот момент «выяснить всю картину ограбления невозможно, за отсутствием многих причастных к делу лиц». И ему было поручено продолжить расследование. Чем он и занимался по пути в Благовещенск.

Вот что написал в 1960 году один из активных участников тех событий Борис Жданов: «Вагжанов Александр Петрович в последние дни был мрачен и о чём-то много думал. Он повсюду высматривал читинских комиссаров, которые, по его мнению, могли дать свидетельские показания по делу ограбления Читинского банка. Папка его, с которой он никогда не расставался, с каждым днём становилась всё более пухлой. В одну из ночей он признался мне, что собирается возвратиться в Читу, уже занятую атаманом Семёновым, закончить свои дела по заданию Урульгинской конференции, а затем пробраться далеко на запад, в Россию.

Долго пришлось мне доказывать Вагжанову всю безрассудность и опасную нереальность его планов. Утром мы тепло и по-братски распрощались. На следующий день он не явился на нашу ночёвку, и больше мы его не встречали. Только в 1919 году от забайкальских подпольщиков, прибывших для связи с Амурским подпольем, мы узнали о трагической гибели Вагжанова в семёновском застенке на станции Маккавеево. Вместе с ним погибла и его папка со следственными материалами об ограблении Читинского банка бандой Пережогина».

В ноябре 1918 года Вагжанов действительно побывал в Чите, и скрывался он в тот момент на квартире Леонида Околовича. Вот что уже во время следствия по делу о его аресте (дело хранится в Государственном архиве Забайкальского края) записала 21 марта 1921 года в собственноручных показаниях Мария Ефимовна (сохранены орфография и пунктуация оригинала, которые, к слову сказать, ярко говорят об образовательном уровне жены бывшего члена Госдумы):

«После ухода большевиков при отступлении муж мой был выбран в следственной комиссии по ограблению банка за дорогу он вёл следствие и допросы свидетелей и виновных в этом деле товарищей материалу было много когда муж мой ехал с востока на запад о оставил эти бумаги у меня Околович знал об этим спросил в одно время у меня их посмотреть я первое время не знала его поведения считая его как порядочного человека дала ему после этого я несколько раз его спрашивала дай бумаги.

Он мне говорил что тут он у меня и то может быть у тебя обыск и у тебя их возмут пусть лучше лежат у меня, я так и думала что оне у него лежат но не так то было Околович снёс их куда надо. Когда привёз муж мне эти бумаги то он сказал чтобы я их хранила когда придут товарищи то мы сами их будем судить. Когда арестовали мужа я об этим сказала мужу. После ареста мужа Околович говорил чтобы я сказала что если будут меня спрашивать про этот материал то я сказала бы что это сделала я подкинула что думала что будет хорошо моему мужу но к счастью меня не вызывали».

Во время допроса, проведённого 22 марта, она же добавила: «Потом, когда муж мой был арестован, Околович мне говорил, что если меня будут спрашивать, то я бы показала, что дело подкинула в уголовный розыск. Но меня по делу мужа никто не спрашивал. Я слышала, что вскоре после взятия дела Околовичем, начались аресты, кого именно, указать не могу».

В письменных показаниях сам же Околович о папке не написал ни слова, ни слова не сказал о ней и во время допросов. И лишь в протоколе Судебного заседания Высшего политического суда ДВР, состоявшегося 20 мая 1921 года, содержится одна фраза, точнее, незаконченное предложение: «Бумаги эти я не брал и видел их….» На этом текст, хранящийся в архиве, обрывается.

Интерес к делу Зака и Околовича в Чите был не просто высоким, а очень высоким; 19 мая газета «Дальневосточная Республика» сообщала, что на этот процесс «вызвано более ста свидетелей, среди которых члены Учредительного собрания и некоторые министры ДВР».

А затем в нескольких номерах печатался подробный репортаж из зала суда. Подробно было рассказано и о том, как 4 мая 1919 года и был арестован в Чите Александр Вагжанов. Вот что писал неизвестный репортёр в газете 25 мая: «На вопрос представителя обвинения гражданина Тамбовцева — как произошёл арест Вагжанова, обвиняемый Зак пространно отвечает, — что в номерах «Звёздочка» был заведён порядок — предъявлять все паспорта приезжающих контрразведке и милиции. Когда он, Зак, зашёл в номера и увидел прописной паспорт Вагжанова, которого тогда в номерах не было, то очень удивился.

Боясь появления контрразведки и зная, что жена Вагжанова живёт в квартире Околовича, он позвонил раньше в милицию Околовичу, а затем на квартиру жены Вагжанова. Арестовали затем Вагжанова контрразведка и младший агент уголовного розыска, показавший на предварительном следствии, что он якобы арестовал Вагжанова по распоряжению Зака, сделал донесение контрразведке, что Вагжанова скрывали Околович и Зак, и против них было тогда возбуждено дознание.

Далее Зак говорит, что, опросив свидетелей, суд может установить, что младшим агентом уголовного розыска никогда не поручалось арестовывать видных лиц, тем более бывшего комиссара. Представитель обвинения гражданин Тамбовцев просит суд зафиксировать тот факт, что видный революционный деятель, как Вагжанов, предъявил в Чите свой настоящий паспорт и что очень трудно поверить, чтобы Вагжанов держал себя так неконспиративно».

На следствии Михаил Зак говорил то же самое, но протокол вёлся более основательно, чем писался репортаж: «Однажды в часов девять вечера я зашёл в номера «Звёздочка» вместе с Черепановым. Просматривая документы, я увидел паспорт на имя Вагжанова. Я спросил, сообщили ли о прибывшем в контрразведку. Получив утвердительный ответ, я пошёл разыскивать Околовича, чтобы предупредить его об этом случае. Не найдя Околовича, я возвратился в «Звёздочку», где агент Мыльников сказал, что были контрразведчики и арестовали комиссара Вагжанова».

Главным обвинителем на этом процессе была супруга Вагжанова Мария Ефимовна, давшая порой прямо противоположные показания. Первым это заметил известный забайкальский историк Владимир Исакович Василевский.

Политической версии придерживается известный читинский историк Владимир Василевский. Проанализировав политическую обстановку осени 1920 года, он пришёл к следующему выводу: «…как никогда кстати, появилось упомянутое заявление М. Е. Вагжановой (именно по её заявлению 29 ноября 1920 года Государственная политическая охрана ДВР (ГПО ДВР) арестовала руководящих сотрудников Читинской городской милиции эсеров Околовича и Зака – авт.).

Учитывая это, можно предположить, что член партии коммунистов с 1917 года Вагжанова выполнила партийное поручение — обвинить авторитетных эсеровских функционеров Околовича и Зака в предательстве. Это было бы ещё одним комком грязи против партии эсеров. И это предположение тоже остаётся лишь рабочей гипотезой, поскольку автору не удалось найти документальных подтверждений». Правда, при этом Владимир Исаакович вынужден признать, что, несмотря на это заявление и то, что состав суда был по сути дела исключительно большевистским, был принят по сути дела оправдательный приговор.

24 мая 1921 года суд принял решение: «Граждан Леонида Александровича Околовича, 36 лет, и Михаила Евгеньевича Зака, 30 лет (коллега-милиционер — авт.), подвергнуть обязательным общественным работам с лишением свободы на три года каждого, с зачётом времени предварительного заключения. Обвинения Околовича и Зака в предательстве Вагжанова… считать недоказанными».

Более того, 17 августа 1922 года состоялось заседание Высшего кассационного суда ДВР под председательством Евгения Матвеева (члены суда — Дриго и Шергов, секретарь — Долгушин), на котором было принято решение об их «условном досрочном освобождении». Судьба же папки Вагжанова с материалами его следствия об ограблении Читинского банка в августе 1918 года и по сей день остаётся неразгаданной тайной истории.

На мой же взгляд, само заявление Марии Вагжановой больше всего подтверждает простую… бытовую версию. Она действовала по принципу «на воре шапка горит». Похоже, что в их семье, да и в её отношениях с семьёй Околовичей, укрывших её после бегства мужа, всё было очень не просто. Несколько раз муж бросал её с детьми на произвол судьбы. Заботился о них Леонид Околович. Но у того у самого в семье было всё не здорово. К весне 1919 года произошёл разрыв отношений между супругами Околовичами, и муж перебрался жить в служебное помещение. Почему? Какую роль в этом сыграла Мария Вагжанова? На эти вопросы ответов нет.

В связи с эти весьма интересны показания, данные 16 апреля 1921 года Александрой Юрьевной Околович: «…в 1919 году в первый день Пасхи Вагжанов снова приехал в Читу и заехал к нам на квартиру. Пробыв сутки, он ушёл, говоря, что он уедет из Читы. Накануне 1 мая пришёл к нам какой-то мужчина и спросил жену Вагжанова. По уходе его Вагжанова подошла ко мне и говорит «какое несчастье, опять приехал муж и зовёт в «Звёздочку». Она попросила меня остаться с детишками, а сама на ночь ушла к нему.

Придя в часов шесть утра она сказала, что он уезжает за границу (? – авт.) и просил вечером снова прийти, но ей нездоровилось и она не пошла (? – авт.), а утром, когда мы проснулись, мы узнали, что он арестован…» На мой взгляд, разозлённая малообразованная супруга просто «сдала» доставшего её мужа, ну а уже после победы большевиков постаралась обвинить в этом других. А тут ещё и большевики за эсеров взялись.

Правда, ситуация в ДВР вновь обострилась, во Владивостоке 26 мая 1921 года произошёл белый переворот, а барон Унгерн из Монголии двинулся в поход на Троицкосавск. Обострять отношения с эсерами большевики не решились. Этим, возможно, и объясняется мягкий приговор по делу Зака и Околовича.

Вскоре после окончания суда Мария Вагжанова вместе с детьми уехала в родную Тверь, где до старости пользовалась уважением как жена выдающегося супруга, чьё имя носили многие улицы, а памятник украшал город… Леонид Околович после ликвидации ДВР и установления советской власти был вновь арестован, ему всё же приписали вину в аресте Александра Вагжанова. Из лагерей он уже не вышел. Советские историки без каких-либо доказательств все последующие десятилетия обвиняли его в том, что так и не было доказано. Судьба Михаила Зака неизвестна.