Влюбленный принц и готовившийся к войне с Китаем великий князь: кто путешествовал по Забайкалью в начале XX века

После великого полярника Фритьофа Нансена в Забайкальском крае побывали яркие и интересные личности, поделившиеся в письмах, дневниках и мемуарах увиденным во время поездки по Транссибирской магистрали. В крае в то время шло строительство Амурской железной дороги, бурно развивались горнорудная отрасль (особенно угольная и золотодобывающая), строительство (все самые красивые дома Читы были построены именно в это время) и сельское хозяйство (особенно животноводство).

Семь лет со времени окончания Первой русской революции (1905–1907 гг.) и до начала Первой мировой войны (1914–1918 гг.) в истории всей России были одним из самых ярких и продуктивных периодов. Неслучайно в советское время разные достижения сравнивали именно с 1913 годом.

По Транссибирской магистрали в то время проезжали через наш край многие путешественники, часть из которых по разным причинам не оставила впечатлений об увиденном, но упомянуть их всё же стоит.

Министр финансов запретил его встречать

В 1909 году через Забайкалье в Харбин проехал министр финансов Российской империи Владимир Николаевич Коковцев (1853–1943), который после убийства Петра Столыпина в 1911 году сменил того на посту председателя Совета министров. Потомственный дворянин, отличавшийся честностью и неподкупностью, прошедший закалку в системе МВД, он с 1904 года возглавил Министерство финансов. В начале 1914 года был уволен со своего поста. В 1918 году арестовывался ВЧК, но выжил и сумел бежать за границу. Умер в Париже.

В Харбин он отправился для переговоров с князем Ито Хиробуми, одним из самых высших сановников Японии, достаточно сказать, что он четыре раза занимал пост премьер-министра и был автором конституции Японии. До лета 1909 года Ито был генерал-губернатором Кореи.

России было важно знать, будет ли мир на ее восточных границах в ближайшие годы или нет. Переговоров не получилось. Князя на глазах Коковцева прямо на перроне вокзала в Харбине 26 октября застрелил корейский националист Ан Чунгын, мстивший за репрессии японских оккупантов на его родине. К счастью, теракт не повлиял на российско-японские отношения, о чем министр, побывавший затем во Владивостоке, узнал из газет на обратном пути в Петербург.

«Весь путь мой до станции Манчжурия, — позже написал Владимир Николаевич в мемуарах, — был для меня самым приятным отдыхом после утомления, связанного с напряженною работою перед отъездом. Я почти не выходил из моего вагона на станциях, настолько было неприятно принимать на каждой остановке представителей всяких ведомств, являвшихся ко мне с обычным церемониалом. Я предпочитал принимать их у себя в вагоне и только очень редко выходил в так называемые парадные комнаты вокзалов, если оказывалось, что число представляющихся превышало способность моего вагона принять их. Истинным удовольствием для меня было, если какой-либо большой город на пути приходился либо на слишком ранний, либо на слишком поздний час дня».

Так, похоже, произошло и с Читой.

«Я спешил в этих случаях заблаговременно, по телеграфу, просить губернаторов не беспокоиться, — писал Коковцев, — но бывали случаи, что это не помогало, и в ответ приходилось получать телеграмму, что начальник губернии тем не менее беспокоит просьбою принять его и начальников учреждений финансового ведомства, и мне, и моему секретарю не оставалось ничего иного, как подчиниться этому желанию. В Иркутске, например, моя встреча с генерал-губернатором и целым рядом должностных лиц произошла в три часа ночи».

В Забайкальской области военному губернатору Владимиру Маркову во встрече было отказано.

«Со станции Маньчжурия я вступил на территорию Китайской Восточной дороги, — писал далее Владимир Коковцев. — Пришлось оставить сибирский экспресс и перейти в экстренный поезд, специально снаряженный для меня и для всего состава моих спутников, а также для встретивших меня старших чинов дороги, с генералом Хорватом во главе».

Через два года, в 1911 году, через наш край проехали две другие высокопоставленные персоны — начальник Генерального штаба армии Сиама (ныне Таиланд) генерал-лейтенант и наследный принц Чакрабон Пуванат (1883–1920) и его супруга Екатерина (в девичестве Десницкая) (1886–1960). В то время они отправились в Великобританию на церемонию коронации короля Георга V.

Судьба этой пары часто напоминала сказку, и о ней по сей день гиды в Таиланде любят рассказывать туристам из России и Украины. Первым об истории великой любви Кати из Киева и сиамского принца рассказал в книге «Далёкие годы» известный русский писатель Константин Паустовский, который, правда, немного пофантазировал. Он сделал Чакрабона сиамским королем, соответственно, Катю — королевой, которую придворные отравили.

Да, принц Чакрабон учился в России, сначала в элитном Пажеском корпусе, потом, после нескольких лет службы в лейб-гвардии гусарском полку — в Академии Генерального штаба. Тогда-то в Петербурге, а не в Киеве, как у Паустовского, он и познакомился с медсестрой Екатериной Десницкой, в которую влюбился с первого взгляда. Произошло это накануне Русско-японской войны 1904–1905 годов, на которую Екатерина отправилась в составе санитарного поезда. Перед отъездом она пообещала принцу по возвращении выйти за него замуж. Это была ее первая поездка по Великой Транссибирской магистрали.

Из 2 тысяч сестер милосердия лишь немногим удалось оказаться вблизи передовой, единицы из них были удостоены высшей солдатской награды — Георгиевского креста. Так вот среди этих немногих была и Екатерина Десницкая, награжденная еще и двумя медалями.

Вернувшись из Маньчжурии в конце 1905 года, Екатерина сдержала данное обещание. История их тайного брака, жизни во дворце не признавшего ее короля (отца супруга), интриги придворных стали темой книги Эйлин Хантера и ее внучки Нарисы Чакрабон «Катя и принц Сиама». Ее не отравили физически, но жизнь отравили. В конце концов она покинула Сиам и была вынуждена оставить там их сына Чулу. В поисках брата, канувшего в годы Гражданской войны, она выехала в Китай. Ее муж женился на одной из фрейлин, а она вышла замуж за американца. Остаток жизни провела в Париже. А принц Чакрабон простудился и умер в 1920 году.

Дневник той поездки вел Чакрабон Пуванат, и его смогли использовать в упомянутой книге. Их поездка по России началась с прибытия в Харбин.

«В вагоне, к великой радости Чакрабона, — пишут авторы книги, — находился его бывший камердинер Альфред, которого он не видел с петербургских времен. Прибыв в девять утра в Харбин, принц облачился в русскую военную форму, привезенную Альфредом, "которая была в полном порядке"».

Далее принц в дневнике описал их встречу: «На вокзале в Харбине нас встречали четыре русских генерала, в том числе генерал Мардунов, которого мне было особенно приятно видеть: это храбрый солдат, отличившийся во время последней военной компании. Около ста человек, в том числе и целая шеренга трубачей, выстроились в почетном карауле. Выйдя из поезда, я провел смотр караула вместе с еще двумя военными (на русский манер). Войска здесь должны пребывать в постоянной боевой готовности, так как нападения вооруженных бандитов на железной дороге отнюдь нередки».

Из Харбина сиамская делегация отправилась во Владивосток, а уже оттуда в Петербург. Поездку по Забайкалью всё еще влюбленные молодые люди не отметили, что, в общем-то, вполне оправданно.

В 1912 году с инспекцией на востоке империи, включая Забайкальскую область, побывал военный министр Владимир Александрович Сухомлинов (1848–1926). Это был, как отметил современный исследователь Николай Стариков, «военный министр, которого судил царь, посадил Керенский, а освободил Ленин». В эмиграции он написал мемуары, в которых вспомнил и о той своей поездке.

Потомственный дворянин Сухомлинов окончил престижное Николаевское кавалерийское училище, а позже Академию Генерального штаба. Участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов, за мужество был награжден орденом Георгиевского креста 4-й степени и золотым оружием. В 1908 году его назначили начальником Генерального штаба, а в 1909 году — военным министром. Он был активным сторонником перевооружения армии, развития и использования новых видов вооружений и техники. Кроме того, много ездил по стране, организуя проверки различных частей.

Под давлением «патриотичной общественности» в июне 1915 года Сухомлинов был снят с поста министра, а в 1916 году и арестован. Обвинения в его адрес не подтверждались, следствие заходило в тупик. И в октябре того же года его перевели под домашний арест. Но вскоре после Февральской революции 1917 года о нем снова вспомнили и в марте арестовали повторно. В кризисный период августа-сентября Керенский пытался процессом над Сухомлиновым отвлечь «прогрессивную общественность». Но изменить ситуацию у него уже не получилось. После Октябрьской революции 1917-го были посажены уже министры Временного правительства. А вот старика Сухомлинова, наоборот, освободили. Дожидаться дальнейшего развития событий он не стал, а отправился в эмиграцию, где в Германии и написал свои воспоминания.

«В 1912 году я предпринял большую инспекторскую поездку», — писал он в мемуарах.

По Транссибу военный министр отправился в Сибирь, Забайкалье и на Дальний Восток.

Центром большого военного округа в то время был Иркутск, который считался столицей Восточной Сибири. Здесь находились ставка генерал-губернатора Восточной Сибири, штаб военного округа и управление Забайкальской железной дороги.

«Со столицей Сибири, Иркутском, довольно богатым городом, стала конкурировать Чита, — вспоминал Владимир Александрович. — Эта сибирская Москва начала расти не по дням, а по часам, соперничая с Иркутском».

В Иркутске «отцы города» не хотели за свой счет строить мост через Ангару, который бы связал, собственно, город с железнодорожным вокзалом.

«Когда при моем отъезде на вокзал явились представители города, — не без удовольствия вспоминал Сухомлинов этот давний эпизод, — огорчил их заявлением, что переведу все части военно-окружного управления в Читу, если в ближайшее время не начнется строительство моста через Ангару. Несколько месяцев спустя у меня был уже в Петербурге инженер с утвержденным проектом моста».

Его поезд двинулся сначала в Читу, затем в Харбин и Владивосток. Полученной информации было так много, что обратный путь был целиком посвящен работе с документами.

Единственный из Романовых

Незадолго до начала Первой мировой войны в Забайкалье побывал, как оказалось, последний из представителей Дома Романовых (единственный в ХХ веке), великий князь Сергей Михайлович (1869–1918). Он был пятым сыном великого князя Михаила Николаевича (4-го и самого младшего сына императора Николая I).

Более чем скромную заметку, в которой сообщалось о его приезде, удалось найти в номере газеты «Забайкальская новь» за 3 июля 1914 года. Местный хроникер сообщил: «Инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович 1 июля отбыл из Читы со скорым поездом № 1 до Иркутска, где он на некоторое время остановится».

К тому времени Сергей Михайлович был уже генералом от артиллерии. Стоит заметить, что, по оценке специалистов, он внес достаточно большой вклад в развитие артиллерии в России. Его визит в Забайкалье, проходивший именно в то время, когда весьма активно циркулировали слухи о грядущей войне с… Китаем, а отнюдь не с Германией, был дополнительным фактом, подтверждавшим знаменитую поговорку — нет дыма без огня. Кто знает, что могло произойти, не начнись спустя буквально несколько дней после этого визита Первая мировая война.

Написать воспоминания великий князь не успел, точнее, не смог. В 1918 году Сергей Михайлович был арестован вместе с целой группой князей императорской крови. Всех их, и мужчин, и женщин, вывезли в небольшой городок Алапаевск, что находился в печально прославившейся Екатеринбургской губернии. Всех его родственников живыми сбросили в глубокую шахту. Сергей Михайлович же оказал сопротивление, и потому его застрелили. Остальные же всё равно погибли, но многие промучились несколько дней.

В Читу позже прибыли лишь его останки вместе с другими жертвами Алапаевской трагедии, которые позже увезла в Китай супруга атамана Семёнова Мария Михайловна Глебова, больше известная как Маша-Шарабан.