Парикмахеры японской победы

Сто десять лет назад, 27 января 1904 года (9 февраля по новому стилю), японская эскадра без объявления войны напала на русские военные корабли, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура, что стало началом русско-японской войны.

Среди причин, которые привели к поражению Российской империи в русско-японской войне, историки обычно называют несколько факторов, основными из которых являются незавершённость военно-стратегической подготовки к войне, удалённость театра военных действий от центральной части страны, где были размещены основные силы сухопутных войск, чрезвычайная ограниченность сетей коммуникаций и крайне низкая пропускная способность путей сообщения, прежде всего, Китайско-Восточной железной дороги, а также технологическое отставание от своего противника.

Но есть ещё один фактор, на который стоит обратить внимание – это деятельность японской разведки до начала русско-японской войны.

В книге «Японский шпионаж в русско-японскую войну 1904-1905 годов» Вотинова, изданной Народным комиссариатом обороны СССР в 1939 году, автор пишет: «Позорный для царского правительства исход русско-японской войны 1904–1905 годов очень многими истолковывался как победа японских шпионов и разведчиков. «Если бы после моего десятимесячного пребывания в Маньчжурии меня спросили, чем объясняю я, главным образом, тот успех, который японцы одержали над русскими, то я ответил бы: японцы знали, а русские не знали», – писал французский корреспондент Людовик Нодо. Такое же мнение высказывали и другие, в частности германский полковник Эммануэль в своём учебнике германской полевой службы, вышедшем в 1908 году. Особенно хвастались работой своих разведчиков и шпионов сами японцы. Пресловутого генерал-майора Фукусиму после русско-японской войны японские правящие классы превратили в «национального героя». Портреты Фукусимы и платье, в котором он в течение нескольких лет объезжал Россию, а также платье и портреты его коллег, других японских шпионов и разведчиков, красовались в витринах и на стенах военного музея города Токио».

К началу русско-японской войны разведывательная служба в Японии имела многовековую историю. Уже в XVI веке была хорошо организована разведка и наблюдение за всеми слоями общества внутри страны. Необходимости же в заграничном шпионаже не было, так как вследствие политики «самоизоляции» внешние контакты вплоть до середины XIX века были весьма ограниченными.

Система шпионажа внутри Японии, пронизывавшая в XII–XIX веках все слои общества была призвана оградить власть сёгунов и назначаемых ими провинциальных чиновников от заговоров и интриг крупных феодалов – «даймё», а также контролировать деятельность самих чиновников.

Опыт внутренней разведки позволил японскому Генеральному штабу уже в конце XIX века и особенно в начале XX века быстро и сравнительно легко организовать широкую разведывательную сеть в государствах, которые Япония рассматривала объектом своей внешней экспансии, в первую очередь в Китае.

Испытывая недостаток земли и природных ресурсов, необходимых для бурно развивающихся после революции Мэйдзи промышленности и сельского хозяйства, правящие круги Японии были полны мечтами о приобретении нового жизненного пространства.

Их интересы сначала привлекла слабая Корея, находящаяся близко к Японским островам. Затем их привлекла к себе Маньчжурия (северо-восточный Китай), примыкающая к Тихому океану. Также японцы уделяли повышенное внимание острову Сахалин, южная половина которого до 1875 года принадлежала Японии (к моменту начала войны остров полностью принадлежал России). С настороженностью японцы наблюдали строительство Россией, по соглашению с Китаем, железнодорожного пути через Маньчжурию, который своей южной ветвью упирался в Порт-Артур, переданный Китаем России по особому договору во временное владение.

Победа в японо-китайской войне 1894–1895 годов заставила Японию обратить взор на Россию, которая стала рассматриваться основным препятствием японской экспансии на Дальнем Востоке.

Готовясь уже с конца XIX века к военному захвату Маньчжурии и русских дальневосточных земель, японцы стали активно проводить разведывательную работу в отношении России.

Офицеры японского Генерального штаба осознавали, что для ведения шпионажа в стране с иным укладом жизни требуется сочетание традиционного японского подхода с современными европейскими методами ведения разведки.

При организации системы своей разведки против России японцы обратились именно к германской системе тотального шпионажа Вильгельма Штибера, шефа военной разведки канцлера Бисмарка.

Во время подготовки вторжения прусской армии во Францию в 1870 году Штибер буквально наводнил эту страну своими агентами. Было учтено всё: количество скота на фермах, сбережения сельских и городских общин, места нахождения складов оружия и боеприпасов, протяжённость дорог, наличие транспортных средств и укреплений, дислокация войск, фамилии офицеров, их привычки и склонности и так далее. От внимательных глаз и ушей Штибера не ускользнуло ничего.

По окончании франко-прусской войны Штибер приступил к созданию новой широко разветвлённой заграничной шпионской сети. В качестве своих агентов он использовал буфетчиков, официанток, горничных, служащих в иностранных отелях, рабочих, бродячих немецких музыкантов, парикмахеров, женщин лёгкого поведения и даже аристократок. Вся Европа была опутана этой гигантской сетью осведомителей. Да и в самой Пруссии тайная полиция была вездесущей.

Вскоре доктрина тотального шпионажа, сформулированная Штибером, получила широкое распространение во всём мире. От прусских офицеров, помогавших Японии создавать собственную регулярную армию, узнали о её существовании японцы и направили к Штиберу для консультаций особую делегацию. Штибер был хорошим учителем и познакомил японцев со своей доктриной в деталях, а те, в свою очередь, оказались прекрасными учениками и вскоре смогли продемонстрировать учителю результаты выученных уроков.

За 10 лет до начала русско-японской войны японцы направили в Россию, и в особенности в Маньчжурию и на Дальний Восток, большое количество своих шпионов и диверсантов, на основании получаемых от них сведений тщательно изучали организацию и боевые возможности российской армии и флота, будущий театр военных действий, и составляли оперативные планы ведения войны.

В предисловии к книге «Японский шпионаж в царской России» автор пишет: «По далеко не полным данным, составленным на основании материалов жандармских органов России, количество японских шпионов, действовавших на территории Российской империи, к началу русско-японской войны доходило до 500 человек. Разумеется, сведениями от японской стороны, вследствие специфики проблемы, мы не располагаем и по сей день. Изучение методов и приёмов разведывательной работы Японии в период русско-японской войны показывает, что подготовка к войне проводилась японцами не только внутри государства, на которое намечено было напасть, не только в смежных государствах, но даже в государствах, на первый взгляд, не имевших никакого отношения к той стране, на которую готовилось нападение.

Готовясь к войне с Россией, японское военное министерство тщательно знакомилось с материалами последних войн, которые вела Россия, не только путём изучения письменных документов, но и путём непосредственного обследования тех местностей, где происходили сражения между Россией и ее противниками. Так, например, японские офицеры изучали в Болгарии все поля битв во время войны 1877–1878 годов, все маршруты, по которым двигались русские войска, особенно интересуясь теми территориями, где русские войска терпели неудачи.

Из австрийских источников известно, что японское военное министерство в начале русско-японской войны раздало своим офицерам брошюру, в которой описывались способы ведения русскими войн в 1812, 1853–1854 и в 1877–1878 годах».

Вотинов отмечает, что «огромной сетью шпионов и разведчиков, орудовавших под маской содержателей трактиров, публичных домов, опиекурилен, под маской парикмахеров, фотографов, кучеров и прочих во всех городах и населённых пунктах Дальнего Востока, Приамурского края, Манчжурии и т. д., которые имели или могли иметь во время войны стратегическое значение, руководили резиденты - наиболее квалифицированные агенты японской разведки».

Японские граждане стали появляться в Чите, Иркутске и других городах Сибири с началом строительства КВЖД. Агентам-резидентам ставилась задача широко изучить порученный им район или участок, начиная от топографических и климатических условий местности, производственных и стратегических объектов и кончая изучением быта местных жителей. Особая работа велась этими агентами среди наиболее влиятельных чиновников, купцов и подрядчиков.

Наименее устойчивые из этих элементов, слабости которых были изучены японскими шпионами, завербовывались резидентами для разведывательной работы. Эти люди, являясь царскими подданными и проживая в России, неплохо знали её и были очень ценными кадрами для японского шпионажа.

В конце XIX века в Чите под личиной владельца фотоателье работал резидент японской разведки Ивао Саку. Он имел скверный для разведчика-нелегала характер. Очень скоро господин Саку приобрёл репутацию пьяницы и скандалиста. Из-за своего скверного характера Ивао Саку практически развалил в тот период работу японской разведячейки в столице Забайкалья.

Один из членов бывшей японской разведгруппы Ивао Саку в Чите Косандзи был вынужден переехать в Иркутск. Вслед за ним в Иркутск начали приезжать и другие японцы. В 1901 году иркутская пресса сообщала: «В городе за последнее время появилось много японцев. Некоторые из них уже открыли здесь прачечные, другие хлопочут об открытии здесь фотографий.»

Возрастание интереса японцев к Иркутску совпало с началом работ по строительству Кругобайкальской железной дороги. Японцы в России охотно нанимались на строительные железнодорожные работы. Ещё при сооружении дороги на Дальнем Востоке там работали японские рабочие. Они поражали местное население своей выправкой и дисциплинированностью. Многие объясняли эти черты простых строителей тем, что «кадры рабочих этих образованы из запасных солдат, а десятники их - запасные урядники армии».

В Иркутске японцы работали часовыми мастерами, прачками, парикмахерами, папиросниками (сворачивали папиросы), держали два галантерейных магазина, был практиковавший дантист, однако главная «специализация» японской общины была иной. Три четверти японской общины составляли проститутки и их, если можно так выразиться, «менеджеры».

Читинский краевед Владимир Лобанов писал, что перед началом русско-японской войны в Чите работало пять домов терпимости, укомплектованных японским персоналом. Дома обслуживали, в основном, офицеров, чиновников, служащих железной дороги, то есть тех, кто мог дать нужную информацию о пропускной способности КВЖД, численности, составе и вооружении частей русской армии и так далее.

Не отставали от своих коллег и японцы-фотографы. Профессия фотографа была одной из наиболее распространённых среди японских шпионов и разведчиков, а также тех, кто на них работал. Некоторые из фотографов-разведчиков оказывали большие услуги японскому Генеральному штабу.

Среди японских шпионов, подвизавшихся в тот период в качестве «фотографов», выделялся японец Нарита, который вёл перед войной активную шпионскую работу во Владивостоке. Нарита специализировался на групповых снимках преимущественно военнослужащих. Он брал за снимки меньше, чем другие фотографы, и военных, желавших сниматься, у него всегда было хоть отбавляй.

Недели за две до начала войны Нарита исчез из Владивостока, имея весьма точные сведения об офицерском составе русских пограничных частей, причём на некоторых увезённых им фотографических карточках красовались даже факсимиле незадачливых офицеров, очарованных деликатным обращением и мастерской работой Нарита. В результате у японского генерального штаба были весьма точные, обогащённые фотографиями, сведения о командном составе пограничных войск, стоявших во Владивостоке.

Вотинов пишет, что «немало японских шпионов работало приказчиками не только у русских, но и иностранных купцов в городах Дальнего Востока: «Один из английских торговцев, часто бывавший во Владивостоке, имел здесь своего приказчика японца. В начале января 1904 года этот «приказчик» заявил своему хозяину, что больше он работать не будет. Англичанин никак не мог уговорить его не бросать работы, хотя и обещал ему утроить жалованье. Каково же было изумление англичанина, когда он по приезде в Токио встретил на одной из главных улиц города своего приказчика в форме капитана японского Генерального штаба».

Вотинов также утверждает, что офицеры японского генерального штаба нередко устраивались на работу в парикмахерских городов или станций, где стояли гарнизоны русской армии. Обслуживая офицеров и солдат, шпионы-парикмахеры устанавливали состав расквартированных частей армии, то есть добывали сведения, нужные японскому Генеральному штабу.

Наиболее важные секретные документы и сведения удавалось получать тем японским шпионам, которые находились на службе у царских дипломатов или других должностных лиц царского правительства в качестве домашних парикмахеров. Эти «брадобреи» в домашней обстановке фотографировали и переписывали секретные документы, очень часто небрежно хранившиеся дипломатами, чиновниками и генералами.

Некоторая часть японских офицеров генерального штаба преуспевала на шпионском поприще в качестве лакеев, кучеров, врачей-венерологов, чернорабочих, продавцов шелка, коммивояжеров, скупщиков старья, точильщиков ножей и так далее.

По китайским данным, каждый десятый или двенадцатый кули (чернорабочий) в Порт-Артуре был переодетым японским шпионом, безнаказанно и успешно скрывавшимся в пестрой толпе остальных кули, торговцев, нищих.

Отдельные японские офицеры работали также «прачками» или охотно ловили «рыбу» в водах возле русских берегов.

Более того, уже во время войны было обнаружено несколько японских шпионов, работавших санитарами в военных госпиталях.

Японские шпионы работали также поварами, кочегарами и официантами на русских и иностранных пароходах, курсировавших между русскими и иностранными портами. Японские шпионки охотно устраивались на работу в качестве нянек и горничных в семьи к военным или к знакомым военных.

Подрядчиком по очистке нечистот в Порт-Артуре был помощник начальника штаба 3-й японской армии. Частые поездки по городу этого «подрядчика», обычно сидевшего на ассенизационной бочке, оказались для японского генерального штаба весьма полезными. Третья японская армия, которая под командованием генерала Ноги осаждала и Порт-Артур, была прекрасно осведомлена о каждом уголке этой крепости.

К началу войны с царской Россией Япония располагала большим количеством офицеров и солдат, неплохо владевших русским и китайским языками, великолепно знавших такие города Дальнего Востока, как Порт-Артур, Владивосток, Дальний, Харбин.

Немало японских офицеров, пробравшихся под той или другой личиной в Россию, совершенствовали свои знания в русском языке, уточняли свои сведения о России. Одним из таких офицеров был полковник Хагино, начальник разведывательного отдела первой японской армии, проживший в России семь лет.

Неплохо были осведомлены о России задолго до войны и многие другие офицеры и генералы, работавшие в штабах японской армии. Так, начальник штаба маршала Ойямы генерал Кодама, которого считают автором плана войны с царской Россией, долгое время прожил в Амурской области.

Разумеется, объяснять поражение Российской империи в русско-японской войне одним лишь успешным ведением японцами шпионажа было бы слишком большим упрощением. Тем не менее, информация, полученная по каналам японской разведки, особенно в начальный период военных действий, способствовала череде поражений русской армии.

Преимущество японского шпионажа и разведки во время русско-японской войны заключалось не столько в самой организации японского шпионажа и разведки (хотя они были организованы сравнительно неплохо), сколько в никуда не годной постановке разведывательной и контрразведывательной работы.

Основная же причина слабости борьбы с японским шпионажем состояла в недооценке российским правительством и роли Японии, которая, с победой в японо-китайской войне 1894–1895 годов превратилась в крупную империалистическую страну, не скрывающую своих амбиций в отношении российского Дальнего Востока.

Только этим можно объяснить тот факт, что на борьбу с японским шпионажем отпускалось крайне недостаточно средств, а оперативные меры принимались, как правило, несвоевременно.

В полной мере уроки русско-японской войны и противодействие шпионажу были усвоены в СССР армией и госбезопасностью, что особенно ярко проявилось в период подготовки и проведения беспрецедентной по своим масштабам Маньчжурской стратегической наступательной операции. Но это совсем другая история.