«Город изнутри»: Реанимация

Редакция «Чита.Ру» публикует тексты нового сезона проекта «Город изнутри». До 10 сентября мы расскажем вам больше десяти историй потрясающих, интересных, интригующих мест, куда самостоятельно вам вряд ли удастся попасть.

Вопрос пускать или не пускать в реанимации — для страны болезненный. Активисты собирают подписи под петициями, президент Путин велел Минздраву обеспечить в реанимации свободный доступ. Минздрав выпустил рекомендации для больниц, в которых рекомендовал послушать Путина. Родным, которым и так страшно, а ещё они всё время думают, как страшно тем, кто оказался за этими стеклянными дверями, в трубках и без одежды, надо внутрь. Врачам надо, чтобы им не мешали. Как решается это на местах в каждом случае, доподлинно неизвестно, но я подозреваю, что, несмотря на Путина, единого сценария нет.

В реанимацию краевой клинической инфекционной больницы, которая на КСК, нас пустили. Пускают и родственников — по часу в день, здоровых, ведущих себя адекватно, старше 14, с результатами флюорографии и в двойных бахилах.

В холле стоят шкафчики для посетителей, одевающихся так же, как мы: халаты, маски, двойные бахилы, а лучше — сменную обувь, а на неё — бахилы. В реанимации асептический режим, как в операционной — врачи, медсёстры и санитарки здесь сами никуда не выходят в обуви, в которой работают, и дополнительно её обрабатывают.

Отделение считается большим - 12 коек, шесть взрослых и шесть детских. Водит нас по ним сегодня старшая медсестра Наталья Константинова.

- Был однажды случай, когда в одном из районов края целая семья заболела ботулизмом — ели тушёнку домашнего приготовления. Всех в крайней степени тяжести привезли к нам — это целая куча народа бездЫханного. Все были на аппарате ИВЛ, вот такие авралы — очень сложно. Для нас кончилось, слава богу, хорошо — у нас все выжили. Но некоторых не довезли. Иногда аврал даже с одним пациентом, нужно определиться с инфекцией, с возбудителем, нужно вовремя и правильно забрать биологический материал и, если одна медсестра помогает доктору, вторая проводит процедуры, я одеваюсь, иду, забираю у него биологический материал, несу в лабораторию.

В конце 2017 года «Альтес» снимал сюжет про то, как Наталья Николаевна мастерит волшебных кукол, но сегодня — никакого волшебства, слишком обстановка... серьёзная.

- Страшненько, — тихонько говорит фотограф Ксю.

- А чего тебе страшненько? — не понимаю я. - Они все выжили.

Я просто стою спиной к боксу и смотрю на барозал, а она — лицом. Поэтому она видит Серёгу...

... а мне ещё предстоит.

Барозал, по-другому — кабинет гипербарической оксигенации, нужен для лечения пациентов с ботулизмом. На входе в него заземляются, а одноразовые халаты пациентов сбрызгивают водой, чтобы не могло возникнуть статическое электричество.

Это началась специфика инфекционки — в обычных реанимациях барозалов нет, но этот — единственный в регионе стационар, оказывающий реанимационную помощь пациентам с инфекционной патологией.

Я быстро спрашиваю про все кошмары реанимации — обязательно ли лежать голым (обязательно, в своём белье нельзя, если человек в сознании — предложат одноразовый халат), как таких больных кормят («Медфуд» привозит зондовое питание — мясное пюре, картофельное пюре, бульоны).

- Но не с любой же инфекцией попадаешь в реанимацию? — уточняю.

Оказывается, чаще, чем мне кажется.

- Отравления начинаются остро. Настолько остро, что многие пациенты начинают с нашего отделения. Они, как правило, очень быстро выходят из этого состояния, но сначала попадают сюда с токсикоинфекцией, а она почти всегда тяжёлая.

Ботулизм лечится кислородом — в барокамеру закладывается пациент, подключается манжета для измерения артериального давления, для измерения кислорода, есть переговорное устройство.

Потом камера герметично закрывается, и под высоким давлением начинают подавать кислород — теперь здесь, где мы, воздух, а там, где пациент — практически стопроцентный кислород.

Бытовка по своей сути — комната психологической разгрузки для персонала.

Поэтому здесь игрушки, цветная посуда, картина с цветами. Считается, что всё это может позволить на 15 минут забыть, что ты в реанимации.

Пьют чай тут по очереди — оставить пациентов нельзя.

Всего в отделении работают 22 человека — штат санитарок полный, врачи и медсёстры работают не на одну ставку.

Возраст пациентов — от ноля до бесконечности. Бывают малыши, которым меньше недели. Для них есть молочная комната, туда нас не пускают и правильно делают.

Здесь разводятся детские смеси.

- Недавно был ребёнок - 8 дней, поступил четырёхдневным. Инфекция у него была от мамы. Такие пациенты бывают часто.

Для недоношенных детей с экстремально низкой массой тела в реанимации вьют гнездо из пелёнок. В прямом смысле, правда, в кувезе, в котором создаются такие параметры температуры, влажности, кислорода, чтобы они не успели понять, что уже родились и лежат в инфекционке. С крохотными — свои сложности, реанимационные дети требуют постоянного присутствия.

Прямо сейчас в отделении лежит Артёмка из специализированного дома ребёнка. У него ОРВИ, которая у детей-инвалидов бывает крайне тяжёлой. Артёмка в глубокой коме, бывает в больнице с рождения, то в одном, то в другом отделении.

- Ну-ка, Тёма, — поправляют ему противопролежневый матрас. - Вишь чо — тебя фотать будут.

- Смотрите, вот манжетка, чтобы измерять давление. Вот датчики измерять пульс — их три, а вот датчик для измерения уровня кислорода в крови. Да чего вы боитесь? Хороший парень.

Для Артёмки вопрос о посещениях не стоит.

На входе в любую палату — кожные антисептики. Наталья Николаевна жмёт на рычаг, показывая нам маленький душ для рук. Без этого в палату не зайти. На каждой двери есть и график уборки. Убирают тут не меньше двух раз в день, ну, или чаще, по мере загрязнения.

Из холодильников в реанимации можно было бы создать отдельную галерею, если бы они не стояли в разных местах.

В коридоре — для хранения биологического материала. Он укладывается в специально сшитые транспортировочные мешки и доставляется в лаборатории.

В процедурной холодильников сразу три — в некоторых разная температура для препаратов различных групп, некоторые — для имуннобиологических препаратов, которые должны храниться отдельно от всех, даже если он один на весь холодильник, и всегда на одном и том же месте.

- Как, собственно, и все остальные препараты. И мы никогда не перекладываем с места на место. Медсестра должна точно знать — там только гормоны, тут только магнезия.

Для стерильного материала в процедурной используются одноразовые крафт-пакеты.

Температурный режим в холодильниках страхуют специальные индикаторы — если температура будет ниже нужной, верхний шарик в них взорвётся, если вдруг выше — нижние покраснеют.

Шарики не краснеют — у инфекционки своя подстанция, страхующая на случай отключения света.

Такие препараты и не доставить сюда просто так: чтобы обеспечить холодовую цепь, он кладётся в специальную транспортировочную сумку, туда же кладётся хладоэлемент.

- Ну, или вы просто так быстренько добежите, да? — недоверчиво уточняю я.

- Нет, не добегу. Он должен храниться при температуре от 2 до 8 градусов и стоит больше 30 тысяч этот флакон, поэтому я лучше понесу его в контейнере, правда? Кроме того, самое безобидное при нарушении условий хранения, что он не сработает. А если принесёт вред?

Для тяжёлых пациентов, которые доставляются в состоянии шока, есть противошоковая палата. А взрослые — почти все тяжёлые, говорит Наталья Николаевна.

Палата оснащена централизованной системой подачи кислорода - консолью, к которой он подведён. Здесь сосредоточена следящая аппаратура, дефибрилляторы, стоит хорошая функциональная кровать, двигающаяся в нескольких плоскостях.

На посту — компьютер и сканер штрих-кодов. У каждого пациента свой. Штрих-кодирование используется в том числе для того, чтобы исключить возможность перепутать анализы.

Здесь же табло с номерами палат — если пациент нажмёт на кнопку вызова, мелодичный звук раздаётся на всё отделение.

В отделении есть возможность совместного пребывания, но только для тех, которые требуют особенного ухода.

- Инфекциями болеют все: и онкологические больные, и безногие больные, и с диабетом, и с генетическими тяжёлыми заболеваниями. Поэтому есть ситуации, когда без мамы, например, вообще никак — она обучена, а мы-то ведь нет.

- Если мама хочет лечь в реанимацию с обычным ребёнком?

- То это не всегда возможно. Она тут не нужна. Мама в этом случае обычно находится в таком тяжёлом психическом положении... Родители нужны для посещений — прийти, поддержать ребёнка, понять, что всё в порядке.

Все палаты оснащены рециркуляторами для дезинфекции воздуха. Это лампы закрытого типа, могут работать в присутствии людей, в круглосуточном режиме до 8 суток.

Заходить в процедурный кабинет, где проводят малоинвазивные операции — не по себе. Чуть спокойнее при виде радиоприёмника на подоконнике. Работает кондиционер, чтобы соблюсти температурный режим для хранения препаратов. Здесь же транспортный аппарат ИВЛ — таких в крае всего два.

- Например, надо провести МРТ, а человек не дышит, к примеру. Как его надо туда дотранспортировать?

Он же используется для экстренных ситуаций вне отделения.

- Случись что — кто быстрее добежит, они с пациентом или мы с аппаратом?

- А часто вообще такие форс-мажоры в работе?

- Это невозможно предвидеть. Разве что санитарная авиация звонит — везём вам пациента, и мы готовимся, и каждую минуту готовы к тому, что ухудшится состояние. Но предвидеть аврал невозможно.

Мы возвращаемся к палате для взрослых — тут лежит Сергей, Серёга, ласково зовёт его персонал. С чем Серёга — нам не говорят, нельзя. Но пациент частый, тоже в коме и тяжёлый, перестаёт улыбаться Наталья Николаевна.

Я смотрю на неё, на Серёгу, на фотографа даже. Спрашиваю тихонько:

- А летальные исходы... часто?

- Каждая реанимация предполагает летальные случаи... Но у нас не так часто, как с инсультами и инфарктами, слава богу.