«Нас уже мотает, как малолитражку на скорости 200 км/час»: что происходит с экономикой России и куда мы идем

Депутат Госдумы от партии «Справедливая Россия», доктор экономических наук Михаил Делягин в 2022 году в выпуске проекта «Редколлегия» предлагал скорректировать экономическую политику: вернуть прогрессивную шкалу налогообложения, запретить вывоз капиталов из страны, реанимировать систему образования, снизить НДС до 10%, освободить инвестиции от налога на прибыль и так далее. Тогда он говорил, что Россия почувствует серьезные перемены уже в 2023 году. Спустя почти 2 года политик вновь дает прогноз, однако в этот раз не настолько оптимистичный. Об экономической ситуации в России с Делягиным побеседовал редактор «Чита.Ру» Андрей Козлов.

Ниже приводятся цитаты Делягина из «Редколлегии» от 9 сентября.

Как нам объяснял министр экономического развития [Максим Решетников] достаточно давно, ошибка думать, что импортозамещение — это замена импорта из Европы на российское производство, нет, это устарелые представления. Импортозамещение — это в том числе замена импорта из Европы на импорт из Китая.

<…>

Что касается текущей экономической политики, она вся направлена на закрепление положения России как экономической колонии. Налоговая, таможенная система, дороговизна внутренних кредитов, когда можно только эти кредиты брать на продажу импорта и на финансовую спекуляцию. <…> У нас была совершенно другая ситуация на кредитном рынке и совершенно другие ожидания: абсолютный произвол монополии, созидательная деятельность блокируется на этапе старта. Какое здесь импортозамещение? Ну опять-таки пригласят иностранные капиталы, может быть, тогда.

По принципу «Всё для фронта, всё для Победы» единственного экономиста, который понимает развитие экономики в комплексе, который не является отраслевиком, тем, кто за пределы своей отрасли не выглядывает, единственного такого экономиста (Андрей Белоусов — экономист и бывший вице-премьер. — Прим. ред.) назначили министром обороны. Для обороноспособности это большой подарок, для экономической политики это катастрофа. В том числе мы его наблюдаем в виде роста процентных ставок.

В краткосрочной перспективе не нужно даже ожиданий. Есть официальный прогноз социально-экономического развития Российской Федерации. Да, его сделал Минэкономразвития, над которым все уже даже не смеются, но потом этот прогноз был утвержден правительством, и потом на основе этого прогноза был скорректирован федеральный бюджет. По этому прогнозу, в частности, экономический рост в первом квартале у нас 5,6% по статистике, а за год в целом должно быть 2,8%. То есть по этому прогнозу экономический рост в четвертом квартале должен прекратиться полностью в масштабах страны. С учетом того, как у нас загружено развивается военно-промышленный комплекс, с учетом того, как у нас развиваются сейчас IT, действительно бурно, с учетом того, что у нас развиваются некоторые точки, куда правительство точечными инъекциями закачивает деньги, во всём остальном у нас предполагается существенный экономический спад.

<…>

По официальному прогнозу Банка России, у нас экономический рост не должен превысить 2%. Для понимания, статистическая погрешность 3 процентных пункта, то есть он не должен превысить 2/3 статистической погрешности. Причем официальная позиция, что, ребята, 3,6% экономического роста, который у нас был по официальной статистике в прошлом году, — это недопустимо много, так нельзя, нельзя допустить такого чудовищного экономического роста. И повышение процентной ставки официально объясняется [тем], <…> что нужно затормозить экономический рост, нужно прекратить развитие России, которое где-то как-то еще продолжается. Эта позиция высказывается прямо, открыто, официально. Никакого официального отпора она не встречает.

У нас социально-экономическим блоком в целом, за редчайшими исключениями, руководят либералы. Либерал — это человек, который служит финансовым спекулянтам, в том числе против народа своей страны: никаких проблем, ничего личного, просто бизнес, и даже не его, а чужой. Для финансового спекулянта любой рубль, направленный на развитие, на социалку, — это деньги, которые могли бы работать на финансовых спекулятивных рынках, приносить ему быструю сверхприбыль, а на эти деньги кто-то дома строит и людям пытается обеспечить человеческую жизнь. Это недопустимо. Они воспринимают это как воровство денег из их кармана.

И во многом это действительно справедливо, потому что, если деньги идут, скажем, на выплаты людям, на них может нагреть руки кто-то, кто вымогает у людей взятки, кто-то, кто завышает цены на продовольствие, на еду, на одежду. Честные производители тоже на этом могут заработать. ЖКХ умирающее тоже может на этом заработать. Финансовый спекулянт на этом уже не заработает. Эти деньги уже не будут вложены в иностранную валюту, или в ценные бумаги, или в криптовалюту, или во что-то еще. И Банк России, стоя на страже интересов спекулянтов, в том числе и наших, и не наших — потому что он отчаянно выступает за вывод капитала из страны, он блокирует.

<…>

Видя развитие, Банк России, как я могу предположить, искренне пугается. А что такое развитие? Значит, кто-то начинает задумываться: «А может быть, мне из заначки вытащить доллары и построить предприятие, оно будет работать, будет приносить надежную гарантированную прибыль, будет некоторая социальная стабильность, предприятие будет важным, значит, меня не раскулачат, надеюсь». Но это деньги, которые будут вытащены из долларов, то есть из американской экономики, или вытащены из наших госбумаг, которые приносят вполне приличную прибыль, с финансовых спекулятивных рынков, или сняты с депозита. А давайте мы сделаем так, чтобы процент по банковскому депозиту был выше гарантированной любой осмысленной хозяйственной деятельности.

<…>

Повышается процентная ставка, человек думает: «Зачем мне мучиться, зачем мне рисковать, зачем мне работать, искать специалистов, искать оборудование, поставщиков, смежников, всё это налаживать? Я просто положу и буду получать гарантированно больше».

В 2020 году у нас при смене премьер-министра [на Михаила Мишустина] вдруг случилось волшебное событие. То есть учебники экономики сейчас нужно переписывать, потому что правительство, меланхолично решая текущие вопросы, опровергло некоторые фундаментальные положения экономической теории. Мы видим, что бюджетные средства расходуются по-дурацки часто и проектное дело убито и мало возрождается, то есть проекты некоторые откровенно безумные, технически безграмотные.

Вот построили систему в рамках госпроекта очищения реки Волги на 125 миллиардов рублей. Дальше выяснилось, что почти ничего не работает. Начали бороться с коррупцией, вдруг оказалось, что ничего заработать и не может, потому что, как мне объясняли, проекты исходно были неправильными, то есть нельзя отремонтировать эти сооружения, их нужно строить заново. А старые-то уже отключили, поэтому всё сбрасывается непосредственно в реку.

Вот при таком уровне эффективности расходования государственных денег всё равно точечное выделение средств на проекты развития, на решение каких-то локальных вопросов, на связывание вручную технологических цепочек привело к тому, что негативная финансовая политика с произволом монополии, с фактическим запретом на протекционизм, то есть защита своих производителей от заведомо непосильной внешней конкуренции, запретительно дорогой кредит и так далее частично компенсируется. Если бы я студентам сказал, что это возможно, меня бы выгнали. Если бы мой студент что-нибудь такое сказал, я бы сказал — на пересдачу. Но мы видим, что это сделано. Это изменение, которое было сделано достаточно давно. Его делали в течение 20-го года и дорабатывали в 21–22-м годах, то есть это то, что уже работает.

А почему это случилось? Это был шок от понимания происходящего, потому что в мире глобальный кризис, у нас была создана и работает сейчас экономическая колониальная модель, и люди, которые эту экономическую колониальную модель создавали, они не просто гордились плодами своих трудов, они искренне считали, что по-другому быть не может и может быть только так. А в мире развивался экономический кризис глобальный, безысходный совершенно. И крупные корпорации мирового уровня в один прекрасный день сказали этим прекрасным людям: «Ребят, всё хорошо, но понимаете, ваше сырье без вас будет еще дешевле, поэтому умрите, пожалуйста, нам нужно снижать себестоимость».

<…>

Представьте себе, вы добросовестно работаете, кто-то работает долгие годы, кто-то уже десятилетия работает, вы всё делаете правильно, как вам кажется, вам премии выписывают, грамоты почетные, всё, почет, уважение, в журналах вас печатают, что вы лучший финансист года и так далее. А потом говорят: «Молодец, всё замечательно, теперь следующий шаг в вашей карьере — вы должны умереть, никаких личных обид. Просто ваша карьера, вы ее достроили до уровня уже ну не мавзолея, но могилки».

И люди сильно заметались. Кто-то реальность принял, что теперь нужно что-то делать, и начал делать. И мы действительно видим, что делается довольно много, просто кусочно-разрывным способом, этого недостаточно. Но хотя бы начали делать. Кто-то начал верещать: «Мамочка, роди меня обратно». Я одно время просто изучал подробно нашу внешнюю политику, и у меня было ощущение, что «мамочка, роди меня обратно», «давайте что-нибудь еще, какую-нибудь уступочку сделаем и вернемся в нулевые годы или в 90-е годы» — вот это было содержание значительной части нашей внешней политики. Кто-то просто оцепенел, говорит: «Ребят, злые вы, не хочу про это знать, вот у меня написана инструкция, что я должен приходить на работу в 8 часов, я буду приходить в 8 часов, не в 9, в 8, но я не понимаю, что происходит, поэтому работы от меня не ждите».

<…>

Но то, что начали делать в 20-м году, в 22-м у меня вызывало некоторый избыточный оптимизм. Я надеялся, что за первым шагом сделают следующий. Но какие-то локальные шажочки делаются, но системных нет.

Реальную экономическую конъюнктуру определяют три ведомства. Банк России, который определяет цену денег, курс валюты и вообще как деньги используются. Это самое главное. На втором месте Минфин, который определяет, как государство распоряжается своими деньгами. И это касается налоговой и таможенной политики. Это тоже важно. И третье, о чем все забывают, — антимонопольная служба. Потому что будет цена на товар 40 рублей или 30 рублей, зависит, на самом деле, от антимонопольной службы. Будет она ограничивать произвол монополии или она скажет: «Ой, ничего не знаю, ничего не вижу, ничего не слышу, и вообще у меня полномочий нет, уйдите от меня, противные».

[Сейчас она выбирает] последнюю [тактику]. Она говорит: «Ребят, у меня полномочий с гулькин нос». Это правда. Но любое ведомство, которое считает, что полномочия нужно расширить, оно идет в правительство, к президенту, потом это оформляется, в данном случае придется оформлять законом, депутатов возбуждает, чтобы они это обсуждали, членов Совета Федерации, общественность. Много раз мы видели, как ведомства борются за расширение своих полномочий. [А ФАС нет]. Они борются с недобросовестной рекламой. То есть, если кто-нибудь слишком сексуальный образ повесит на билборд, вот тут прибежит антимонопольная и выполнит свои служебные обязанности. Если кто-нибудь начинает злоупотреблять монопольным положением совсем нагло, она пытается что-то сделать. Им даже дали право назначать оборотные штрафы. Пару раз даже их назначали кому-то крупному. Но это не меняет ситуацию в целом.

Скажем, цена бензина — это катастрофа из-за налоговой политики. В цене бензина более двух третей — это государственные налоги. Антимонопольная служба сидит в кустах и кашлянуть боится. Минфин — это ведомство со звездочкой, которому премьер-министр может, конечно, дать поручение, а выполнит оно его или не выполнит, это будет решать Минфин. Формально нет, фактически так.

Банк России — это вообще отдельный орган государственного управления, причем он даже отрицает, что это орган государственного управления. Они это пробили, по-моему, даже через закон, хотя в Конституции он обозначен органом госуправления, но их, так сказать, свобода безбрежна, бесконечна.

Я, на самом деле, считаю, что в некоторых сферах ошибаться нельзя. Как экономист, который еще и на свободе, поневоле становлюсь немножко юристом через некоторое время. Вернее, с изумлением обнаружил, что при обсуждении чего-то с юристами говорю на одном языке, иногда даже чувствую себя правым.

Есть такое у нас уголовное преступление — преступная халатность, повлекшая за собой какие-то негативные последствия. Если мелочь, это может быть административка. Если тяжкие, уже не говоря об особо тяжких, то это в чистом виде уголовное преступление.

А что такое ошибка? Человек назначен на должность, значит, теоретически он этой должности соответствует. Если он не соответствует этой должности, значит, не соответствует должности тот, кто его назначил. Если меня сейчас назначат условно командиром дивизии, то преступление совершу не только я, преступление совершит тот, кто это сделал. Всё это и есть преступная халатность.

<…>

Если министр обороны полезет в систему управления войсками, то он совершит ту самую преступную халатность, которая фиксируется Уголовным кодексом, потому что это дело Генерального штаба. Министр обороны может высказывать пожелания в этой части, но его дело не непосредственно военное. У нас это разделено.

Это, безусловно, двигатель увеличения производства. То, что у нас предприятия работают в три смены, — это результат оборонзаказа. Другое дело, что вы можете разогнать экономику до какого-то уровня, но дальше, если вы не будете менять эту систему, она начнет трещать.

У меня была такая машинка когда-то, «Шкода-Фелиция», маленькая. Она сугубо городская, крошечная, и как-то на ней достигли скорости 105 километров в час. Вот до 105 разогнаться можно. Дальше начинает мотать по всей трассе, потому что аэродинамика не приспособлена.

Нас уже мотает. Потому что, когда оборонный завод работает в три смены, ну, знаете, я работал в третью смену, качество моей продукции описуемо, конечно, было, но не в эфир. Потому что человек — существо дневное. Вот если бы могли работать еноты, тогда хорошо, они ночные животные, но еноты работать пока не умеют. Человек — существо дневное, ночью он работает плохо, это объективно.

Дальше — станок тоже должен отдохнуть. Если станок эксплуатируется без передышки, он изнашивается не просто в три раза быстрее, он еще быстрее изнашивается.

Дальше — когда человек работает ночью, в то время, когда он работать не должен, а должен спать, он совершает ошибки, то есть [начинаются] проблемы с поломками. И дальше можно бесконечно всё это перечислять. Но самое главное, почему у нас работают в три смены, где-то в две, почему у нас мало ставится новых производств? Проблема первая — образование. Проблема вторая — деньги. Ну и бюрократический идиотизм, само собой, потому что огромное количество вещей, которые можно делать кустарно и полукустарно, запрещено.

<…>

Экономическая политика блокирует и гасит тот стимул, который дает специальная военная операция. Не до конца. Это заслуга правительства. Но для того, чтобы машинка могла лететь 200 км в час, у нее должна быть другая аэродинамика, даже двигателя достаточно, у нее должна быть другая цена денег, другое отношение к предприятиям, другая возможность по защите своих производств и так далее.

Этот год мы дотянем точно, потому что у федерального бюджета, не хочется говорить, денег как у дурака махорки, другой образ на ум приходит. <…> Но у них с деньгами всё хорошо. По итогам первых семи месяцев доходов больше прошлогоднего на треть, расходов больше прошлогоднего чуть меньше чем на четверть. <…> Дефицит бюджета на год у нас 1,1% ВВП, за первые 7 месяцев — 0,7% ВВП.

То есть, ребята, мы еще можем денег использовать, на что хотим. Хотим, это сделаем, хотим — это, хотим — дроны, хотим — школы. И при этом одновременно. Но у нас бюрократический аппарат работает в режиме «малютка, не надрывайся». Все пережили шок 2022 года. Выдохнули и продолжаем: у нас всё замечательно, на нас ничего не сыплется, плывем по течению, авось куда-нибудь приплывем.

Опять-таки это зависит от того, где кто подготовился к ЖКХ. Сильно зависит. Потому что, когда сидит такой глава муниципального района, смотрит ясными очами, говорит: «Мы добились выдающегося успеха. У нас в котельной два котла будет в октябре, если, конечно, сильно повезет».

До конца года мы доживем. Дальше, если мы продолжаем ту же самую политику, то, что называется, будет прилетать не по-детски, причем со всех сторон сразу. Будут проблемы с уже не трудовой и уже не социальной, а, как нам официально объяснили, с замещающей миграцией. Никто не против кого-то по национальному признаку, проблемы с культурой. Потому что это другая культура, которая принципиально не хочет ни во что интегрироваться. В большом количестве случаев не может, но это уже детали. Будет, соответственно, вопрос, что происходит в стране, он начинает вставать в полный рост.

Помимо этого, есть проблема абсолютной безответственности, ну не абсолютной, конечно, но в значительной степени безответственности. Потому что проблемой становится всё, грубо говоря, проблемой становится повесить два фонаря на два столба. Причем, если люди это сделают, то их за это накажут как за самоуправство. А местные власти не могут это сделать, потому что у них нет денег, фонарей, проводов и человека, который это может сделать. И мне художественно объясняют, как дети будут в темноте, в ветер, в мороз ходить в школу через федеральную трассу, железнодорожное полотно сквозь стаи диких собак, которым тоже ничего сделать нельзя, так как всё, что сделала федеральная власть, — передала этот вопрос на полномочия региону.

Дальше. В экономике. Затормозят у нас экономический рост. И чего? Цены от этого ниже не будут, и это будет дефицит, то есть цены будут ускоряться, ослабеет рубль. Может быть, он даже уже этой осенью ослабеет. И кому от этого будет легче? Никому. Потому что это значит дороговизну всего импорта, включая оборудование. Бюджет мы примем, блокирующий развитие, как и все остальные. Что Минфин принесет, то и примут.

<…>

Вопрос о том, доживем мы до конца 25-го года, будет открыт. Потому что, понимаете, у людей заканчивается терпение. Человек может терпеть бесконечно, пока он видит, что ему пытаются помочь. Может не получаться, это все всё понимают. У нас начальству прощают больше, чем ближайшим родственникам. Но если человек видит, что ему бредят, даже не рассказывают сказки, то поведение людей становится непредсказуемым. Социально-экономические и психологические проблемы будут приводить к политическим, причем серьезным политическим.