«Получат ядерной дубиной по башке». Генерал Гурулев — о СВО, врагах России и ЧВК «Вагнер»

— Не кажется ли вам, что мы так за год и не выстроили нормальную пропагандистскую работу?

— Мы про это уже много раз говорили. Нам необходимо создать Совинформбюро, пускай оно будет Росинформбюро, с теми целями и задачами, один в один, какие были в Великую Отечественную войну, исходя из нынешних реалий, потому что средства коммуникации стали совершенно другие и никто на улице возле громкоговорителя стоять не будет. Все будут читать в социальных сетях, в Telegram, смотреть в телевизоре, слушать в машине радио и так далее. Я думаю, мы к этому придем, потому что это, наверное, на сегодняшний день необходимость. Быстро эта тема не разрешится, она довольно-таки долгая. Да, у нас есть программы, которые доносят [достоверную информацию] или стараются доносить. Причем я могу точно сказать, что мне не всё нравится, и мы с ведущими периодически эту тему обсуждаем. Поэтому что-то должно, наверное, меняться.

— А вам не кажется, что затянулся этот процесс с изменениями? Уже год прошел.

— Мне тоже кажется. Тем не менее я жду, что что-то изменится.

— А у вас какие-то есть основания так думать?

— Есть, потому что эти вопросы выносятся в том числе и на Совбез, и отдельным докладом на Верховного главнокомандующего, какие-то решения должны быть приняты. Посмотрим, время покажет.

— А что из себя представляет, с вашей точки зрения, в текущей ситуации это условное Совинформбюро?

— Там должна быть нормальная концентрация реальной информации о том состоянии, которое есть, не как у нас пытаются одни закрыть информацию, вторые — выкопать, в том числе по своим войскам. Второе: я очень недоволен тем, что мы везде, в том числе на тех передачах, в которых я участвую, цитируем наших противников. Никому же в голову в Великую Отечественную войну не приходило немецкие газеты цитировать, правда?

— Нет, конечно.

— Это 100%. Поэтому я и здесь то же говорю. Всё то, что сейчас пишут там в The New York Times, Bild и в других изданиях, — это всё дезинформация.

— Вы считаете, что нужно вообще заблокировать эту информацию на территории России?

— Надо хотя бы не выпячивать, начнем с этого.

— Запретить выпячивать? Какая логика?

— Элементарно просто, блокировать не надо, но не надо обманываться в том, что пишут. Например, говорят: «Мы пойдем на Крым». Я что-то сильно не уверен, что они туда полезут. Они, конечно, постараются какую-то гадость там сделать. Но то, что их туда никто не пустит, это факт. Сейчас надо обратить внимание на Брянск, где у нас бродит кто хочет, а он совсем недалеко от Москвы, чтобы потом не повторять подвиг 28 панфиловцев. А наше внимание усиленно все западные газеты направляют на Крым и на Мелитополь. Поэтому, я думаю, мы эту тему должны вести, потому что основная задача любого командующего — это уметь не просто нанести удар противнику, а уметь его обмануть, опередить, и тогда будет успех.

— А на каком уровне должно быть это Совинформбюро?

— На всех уровнях: начиная со стратегического, то есть с уровня государства, и заканчивая региональным и муниципальным. Это всё должно быть завязано в единой системе, в едином понимании тех целей и задач, куда идем и как. Это не значит, что надо вводить жесточайшую цензуру, что-то еще, хотя и такие методы тоже надо где-то смотреть.

Например, был фейк, что в Приморье кто-то сжег Су-27 (украинские телеграм-каналы в начале марта 2023 года распространили информацию о том, что диверсанты якобы подожгли истребитель Су-27 ВКС РФ на аэродроме в городе Артёме Приморского края, телеграм-канал «Война с фейками» разоблачил фальсификацию, отметив, что для создания подобной новости пришлось поджечь настоящий Су-27, но не российский, а украинский. — Прим. ред.).

С утра меня уже замучили звонками: «Прокомментируйте, как сожгли Су-27». Говорю: «Ребята, кто сказал, что его сожгли? Где официальное заявление министерства обороны?» В итоге вышло, что Су-27, оказывается, никто не сжигал. Это был специально запущенный фейк для раскачки ситуации в информационном пространстве. А вот эти моменты надо отсекать.

— Вам не кажется странным, что, когда происходит что-то с Су-27 где бы то ни было, то звонят вам и другим людям, которые хоть что-то говорят, а не в какой-то единый центр? И этого центра нет, и звонить-то некуда, честно говоря. И когда что-то происходит, мы знаем, что бесполезно, ты не получишь информацию. Хотя ведь эту информацию можно выдавать в том виде, в котором нужно государству.

— Пресс-релиз выдается.

— Этого не происходит вообще.

— Ну есть то, что есть. Ждем, что-то должно у нас поменяться. Мы эту тему знаем, про это говорили. Я очень надеюсь, что нас услышат.

— Мы с вами в течение года, пока идет СВО, говорим о том, что должны быть какие-то изменения. И вот такое ощущение, что кардинальных изменений еще не произошло в том же материально-техническом обеспечении войск. Как будто бы вы говорите о том, что наша промышленность должна выйти на другой уровень. А у нее не было достаточно времени, чтобы выйти?

— Не было, возьмите наш 103-й завод, где забайкальцы, и женщины, и мужчины, сегодня вкалывают в три смены, а многие и сверхурочно, для того чтобы выдать ту продукцию, которая необходима фронту. Я хочу это донести до всех россиян. Я считаю, что это достойно на данном этапе и есть на что посмотреть.

Есть такие возгласы, типа: «А у нас промышленность вообще ничего не делает». Делает, ведь мы говорим уже не только о том, чтобы заводы на три смены перевести. Речь идет о строительстве новых заводов и новых цехов. И вот на это нужно время. Надо привезти оборудование, как обычно, через третьи-пятые страны, что-то сделать самим, построить здания, набрать людей, обучить их, это ж не просто их к станку поставить. И после этого запустить весь технологический цикл. Это одномоментно не сделаешь.

И я прекрасно понимаю, что с учетом всех тех трудностей, которые есть, и нашего российского разгильдяйства это, наверное, будет к лету. Это то, что будет необходимо на ту 300-тысячную группировку мобилизованных плюс те войска, которые были, чтобы они ни в чём не нуждались. Но они только выйдут, а есть еще период изготовления, период логистики, доставки всех необходимых изделий до фронта. Это тоже время. Поэтому ничего одномоментно не бывает.

И когда мне говорят сегодня про боеприпасы, я объясняю, что их не бывает много. Всегда ставится лимит на боеприпасы, и в боевом распоряжении, которое тебе приходит, написано: на операцию — столько-то, на день боя — столько-то. Ты прекрасно знаешь, что с этого столько-то ты еще должен минимум 10%, а лучше 20%, держать всегда в резерве — на всякий случай. Если у тебя не будет резервных боеприпасов, ты обязательно проиграешь. Это касается не только боеприпасов, но и топлива, и продовольствия, и чего угодно — любых запасов, которые есть.

— Может быть, сначала нужно было выстроить всю военную промышленность, а потом начинать специальную военную операцию?

— Я думаю, что это пропишут наши историки, когда нас уже на этом свете не будет, как это было и как это происходило. Я прекрасно понимаю, что хотели одно, а получили другое. Причем не только мы, за океаном в том числе. Сегодня работаем по той ситуации, которая есть, тяжело, приходится экономить. Но тем не менее задачи есть, и их надо выполнять, их никто не отменял, и они будут выполнены.

— Еще в последнее время у меня сложилось ощущение, что у вас немножечко настроение в Telegram поменялось. У вас был пост, который меня немножко встревожил даже: вы говорили о том, что мы воюем на самом деле с НАТО, понятно, не с Украиной, это обычная риторика. Но вы говорили о том, что соотношение сил 4 к 1 примерно: 4 — там, 1 — у нас, и мы в этой ситуации можем только защищаться. Что нужно делать для того, чтобы победить, задавали вы вопрос и как будто не очень внятно ответили.

— Нормально, внятно я на всё отвечал. Я вообще всегда умею формулировать свои мысли. Для особо бестолковых объясняю. Первое, самое главное, — соотношение надо тянуть в свою сторону. Вот сегодня развертывание нашей оборонной промышленности, и оно не только к лету, оно и дальше будет продолжаться, должно сместить акценты в этом соотношении, но обязательно нужны союзники. А вот сегодня об этом не очень принято говорить, потому что это подковерная борьба, но они существуют.

— Но никто открыто не выступил.

— Но этого и не надо на данном этапе. Нам тогда нужен конечный результат, а не реклама всего этого дела. И тогда соотношение меняется. А дальше идет концентрация усилий на том или ином участке фронта. Вы не забудьте, что вот это 4 к 1 в основном сосредоточено там, за океаном, еще надо привезти, произвести, и логистика занимает сумасшедшие потребности с той стороны. Это тоже надо учитывать.

Другой вопрос в том, что сегодня уже многие заявляют, что если самолеты будут работать с аэродромов НАТО, тогда аэродромы НАТО являются законной целью специальной военной операции.

— Там же включается этот пункт.

— Нет, не включается.

— Это вы так думаете.

— А вы читайте внимательно. Я вас уверяю, это элементарно просто. Здесь другой вопрос, что это уже планируется, что такое может быть. И это правильно. Ты должен предусмотреть все варианты, которые вообще могут произойти. Тогда у тебя будет успех. Пятый пункт о чём? Это самолеты Украины вылетели с того аэродрома, по этому аэродрому ударили. Примени здесь пункт 5-й.

— Опять же, это вы так интерпретируете.

— Это не мы интерпретируем. Это интерпретирует наш МИД и лично Мария Захарова.

— Но люди по ту сторону ленточки не обязаны принимать интерпретацию Марии Захаровой.

— Люди по ту сторону ленточки как будут реагировать на это? Нанесут удар обычным вооружением, прекрасно понимая, что получат ядерной дубиной по башке. Здесь не так всё просто, как кажется. По ядерным вооружениям мы-то помощнее их всех, вместе взятых, и они об этом знают. В вопросе оперативно-тактического и оперативного оружия мы вообще впереди планеты всей, они даже близко не стоят.

— Еще одна такая нотка в ваших высказываниях, даже не в ваших, наверное, а в общей риторике. Вот премьер Венгрии тревожится о том, что сейчас силы НАТО начнут солдат уже отправлять с той стороны на линию соприкосновения. Насколько это возможно, с вашей точки зрения?

— Они там уже есть.

— Это понятно. Но когда это может — и может ли — стать официальным?

— Я пока не вижу предпосылок, честно говоря. Они гибридную войну вели, ведут и будут вести. Мы прекрасно понимаем, что на тех же польских гаубицах сидят польские экипажи. Мои мужики с переднего края докладывают о том, что когда гаубицы сжигают, поляков оттуда вывозят — и потери у них серьезные. Два месяца назад уже было 2,5 тысячи потерь у поляков. Сколько еще за два месяца наколотили, причем они же полезли под вагнеровцев. Я думаю, им еще прилично прилетело, в стопроцентном варианте.

— Как может этот конфликт масштабироваться с вашей точки зрения? Вот он останется в этом состоянии и будет как-то меняться в текущей конфигурации? Или он может расшириться существенно?

— Ну вы же видите прекрасно, что происходит в Грузии. Второе — само вообще Закавказье: и Армения, и Азербайджан. Это напряженная точка, и рано или поздно она полыхнет, нам всё равно придется там участвовать.

Тайвань никто не отменял. Это тоже такая серьезная угроза, которая может начаться завтра, в любой момент.

Следующий момент — это Арктика. Американцы сейчас делают всё, чтобы мы ослабили свое влияние в Арктике и чтобы все силы сосредоточили на Украине. Для них это краеугольный камень, они прекрасно понимают, что это кладезь всех полезных ископаемых, в том числе углеводородов, на ближайшие сто лет. Это еще Северный морской путь, который мы сделали, и атомный ледокольный флот, который в состоянии проводить все караваны судов в любое время года по Северному морскому пути.

— И аналогичного флота ни у кого нет.

— Априори нет. Здесь надо оговориться, мы строим сейчас и у себя, и заказали в том числе танкеры и сухогрузы именно для ледового класса, чтобы они не были льдинами повреждены, потому что ледокол, понятно, их давит, толщина льда — до двух с половиной метров и более, он их разгребает, но все-таки нужны специальные суда.

И все упускают Финляндию. Что они в НАТО-то полезли? У этих ребят очень сильное желание забрать обратно Карелию. И вообще у них там мысль о едином севере финно-угорском, включая нашу Мордовию, Марий Эл и всё остальное — Удмуртию, Пермь и так далее.

— Вы говорите какие-то удивительные вещи, какая-то теория заговора.

— Нет, это не теория заговора, это те реалии, которые сегодня существуют, которые приходится учитывать в своей работе. И конечно, самый худой мир лучше большой войны, по большому счету. Но тем не менее сегодня дипломатия должна эти вопросы прокручивать. И не просто так было анонсирование на коллегии министерства обороны при президенте создания армейского корпуса в Петрозаводске, это же не просто так.

Соответственно, если корпус развернут, это где-то 2–3 дивизии постоянной готовности на границе с Финляндией нам необходимо поставить, каждая минимум по 15 тысяч человек, не считая корпусного или армейского комплекта.

Все аэродромы России должны быть приспособлены для рассредоточения нанесения ударов в случае какого-то конфликта на этом направлении.

— Может ли война стать мировой?

— Она по сути как-то примерно так и гребет.

— Она гибридная сейчас?

— Да. Но мы же еще забываем Африку, мы забываем наших арабских друзей, у тех всегда неспокойно, и там эта тема может развязаться. Но это немножко, наверное, второстепенный шаг, который на сегодня есть. Сейчас назревает конфликт между Австралией и Китаем, не замечаете?

— Нет.

— Против кого Австралия работает в Океании? Против Китая. И с Китаем там тоже назревает тема. Причем они в этом вопросе там серьезно суетятся. Поэтому Китай будут пытаться любыми способами не просто задержать, а, скорее всего, уничтожить, поставить на колени. Чтобы с Китаем разобраться, надо как-то еще с нами разобраться. Но не все сильно получается у них. Они же тоже это прекрасно понимают.

Я бы во главу угла поставил сегодня даже не военные успехи, а дедолларизацию. Этот процесс все-таки начался.

— Мне кажется, мы об этом постоянно с вами говорим. Вы немножко сами себя убеждаете.

— Нет, мне самого себя тяжело убеждать, я говорю по фактам и обычно говорю в лоб. Иногда те факты, о которых я говорю, не всем нравятся, но тем не менее лучше уж говорить правду. И второй вариант — промолчать, но не врать точно. Этот процесс не быстро происходит. И внутренняя ситуация в самих Соединенных Штатах Америки такова, что надо прекрасно понимать: кто бы президентом ни был, это будет наш враг в любом варианте. А чем они там больше будут грызть друг друга, поносить, это только плюс. Внутренние проблемы отнимают серьезное количество времени и финансов у Соединенных Штатов.

— Но они у них не ограничены зато практически.

— Ну, сейчас немножко они подприжались, там тоже проблемы. Причем их же институт основной дал прогноз, что у них сегодняшняя инфляция сохранится до 2032 года, и на 32-м поставил точку. Я у Соловьева в студии спросил экономистов: «Почему 32-й год?» Мне говорят: «Они, в принципе, предрекают, что именно 32-й год — последний год доллара».

— В последнее время расширяется тематика ЧВК «Вагнер». Они начали открывать пункты подготовки добровольцев. К тому же они публично иначе совершенно работают. И люди иногда к ЧВК «Вагнер» относятся так, как логично было бы относиться в целом к российской армии. Нет ли какой-то конфронтации между ЧВК и Вооруженными силами в публичном пространстве в том числе?

— Я бы не хотел комментировать какие-то конфликты, потому что я до конца не понимаю суть этого конфликта. Я могу сказать буквально про ЧВК, а сегодня у нас не только ЧВК «Вагнер», но и другие частные военные компании создаются, что это организации, которые дают нормальный результат, причем дают конкретно. Я считаю, что они заслуживают уважения в вопросах планирования, дисциплины, взаимодействия.

Мы говорим: ЧВК «Вагнер». А командиры-то у них кто? Это наши офицеры, которые ушли из Вооруженных сил, там же никого пришлых нет. Мы же знаем, кто сам Вагнер. Вагнер — это Дима Уткин, нормальный мужик, бывший командир разведроты 205-й бригады, который ее создал примерно в году 13–14-м. Я с ним работал вплотную по многим вопросам, я его знаю лично.

— В одном из сообщений пресс-службы ЧВК «Вагнер» Евгения Пригожина есть фраза про толкающиеся в колеса палки. Кто-то же их толкает, раз они об этом пишут?

— К сожалению, видимо, кто-то занимается борьбой. Это, наверное, даже не мой уровень — рассуждать, кто там прав, кто виноват.

Если даже есть какие-то ошибки, это не повод у кого-то голову сносить, это повод провести анализ, сделать выводы, чтобы этих ошибок не было. Вот этот момент, к сожалению, пока очень тяжело работает, это видно. Про это тоже говорим, особо не стесняясь, в том числе и на федеральных каналах. Я думаю, что со временем всё уйдет.

Здесь в чём смысл-то вообще? Когда мы имеем сплошную подготовленную оборону, не работая на широком фронте, на оперативном просторе, и кто-то продавил эту оборону, туда идет ресурс весь: ракеты, авиация, артиллерия, прикрытие ПВО, всё остальное. Противник, естественно, туда будет тоже накидывать.

И когда мы говорим о том, что под тем же Артемовском перемололи немереное количество украинцев с техникой и вооружением, это правда голимая. Пока у них не получается наступление, потому что именно вагнеровцы вытягивают на себя все резервы и их там скручивают. Есть ли у них потери? Есть, в том числе в Забайкальском крае есть погибшие из ЧВК «Вагнер», они здесь похоронены. Меня все спрашивают: «Они же бывшие заключенные?»

— Много обсуждается тема этичности использования ресурсов заключенных бывших.

— А в чём этичность? В том, что мужики встали и пошли защищать Родину?

— В том, что они не отбыли свое наказание.

— А те, кто не отбыл наказание, сегодня похоронены и геройски погибли, это как? А те, которые ранеными и калеками остались, не отбыв наказание, они не геройски сражались?

— Вы считаете, это этично?

— Я считаю, этично. Просто те, кому повезло и они или получили легкие ранения, или остались целыми, отработали тот срок, который им был определен, и попали, по-моему, под помилование или амнистию, я сейчас точно не знаю, врать не буду. Я считаю, они достойны.

— А вы с Евгением Пригожиным лично знакомы?

— Знаком.

— Общались на эту тему?

— Нет, мы на эту тему не общались. Мы вообще с ним в течение специальной военной операции не общались.

— Но вы знакомы?

— Единственный раз общались на коллегии министерства обороны. Это было приличное количество времени назад, но я знаю всех его остальных. Я с ними работал напрямую. Я знаю, кто он, он знает, кто я. Поэтому здесь проблем не существует. Нет пока той проблемы, чтобы лично обращаться, будет проблема — обратимся. Я думаю, что не откажут.

— Все ждут от 2023 года каких-то решительных наступательных операций или контрнаступления. Такое что-то будет или рано прогнозировать?

— Я вообще бы ничего не анонсировал. Не надо смотреть на этих идиотов, которые сидят в Киеве и рассказывают про наступление на Крым. Это всё дезинформация. Наша задача — делать свое дело тихо и мирно. Когда будет, тогда увидим.

— Вам не показалось, что в течение этого года, особенно чем ближе к текущему времени, чем чаще, всякая сволота прислоняется к специальной военной операции, начинает использовать риторику типа «вот мы что-то делаем, мы это делаем ради специальной военной операции». А люди просто своими делами занимаются, шкурными, коррупционными в том числе. Не встречали такого?

— В любом хорошем деле всегда найдутся сволочи. Просто их надо вычислять и выкидывать из этой системы, забывать про них, крест ставить — и всё на этом.

— А вам не кажется, что нужно ограничить людей в использовании вообще этой риторики, что типа «мы, условно, строим какую-то дорогу, это ради специальной военной операции» или что-нибудь такое?

— Наверное, каждому рот скотчем не замотаешь. К примеру, чем я могу помочь специальной военной операции как депутат? Принятием тех законов, которые обеспечат все права как самих участников специальной военной операции, так и членов их семей. А всё остальное в распорядительном порядке, к примеру, показать, как работает наш 103-й бронетанковый завод. Что я могу, я делаю. Где-то стараюсь помочь в районах, в краевом правительстве, где-то надо зайти в министерство что-то продавить. Надо на месте решать те проблемы, которые есть.

— Вы представитель партии «Единая Россия», избирались от «Единой России», вступили после этого в «Единую Россию». Вам не кажется, что региональное отделение «Единой России» накануне серьезных политических событий 2023–2024 годов находится в каком-то анабиозе?

— Мы об этом говорили с губернатором вместе с Александром Анатольевичем Скачковым (секретарь Забайкальского регионального отделения партии «Единая Россия», депутат Государственной думы VIII созыва, избран в 2021 году, до этого был руководителем ЗабЖД. — Прим. ред.), я думаю, решения будут приняты.

— А какие?

— Не расскажу. Должна «Единая Россия» анонсировать, а я все-таки не председатель краевого отделения, с моей стороны это будет некорректно.

— Вы считаете, что изменения какие-то в «Единой России» должны быть?

— В любом варианте они должны быть, не просто «давайте к выборам подготовимся, поднимем флаг и побежим».

— Работать просто надо, быть в публичном поле, ездить по региону, решать какие-то проблемы, шуметь, кричать.

— Нужен конечный результат. Надо прописать в обязанности, что важен не процесс работы, а конечный результат. Как ты будешь работать, кому это интересно.

— У нас «Единая Россия» в большинстве же одномандатных округов победила, когда в Заксобрание избиралась. Это не чувствуется, хотя практически в каждом одномандатном округе есть депутат от «Единой России».

— Все-таки ты хочешь, чтобы я кому-то голову откусил? Я знаю эту проблему и понимаю, что есть те, кто на сегодняшний день, наверное, не совсем нужен, в том числе в Законодательном собрании, да и вообще, в принципе, в «Единой России».

Если мы говорим о «Единой России» в Думе, то я Андрей Викторович Гурулев, член «Единой России», и я стараюсь этой партии соответствовать. Остальных надо приводить к подобному знаменателю, хотя, наверное, я тоже не идеальный пример. У меня есть свои плюсы и минусы. Кому-то я нравлюсь, кому-то моя физиономия вообще наглухо не нравится, по сути дела.

У нас все члены партии должны дать свой конечный результат, будучи в этой партии, а это создается не только личным участием, но и руководством, постановкой задач, планированием выполнения этих задач соответственно, отчетом и контролем. И тогда всё пойдет нормально, о чём мы, в принципе, губернатору и говорили.

— У нас идет какая-то возня в городской администрации Читы, из которой слышатся возгласы о том, что все-таки исполняющего обязанности Андрея Гренишина заменят на какого-то другого человека. И это будет человек, который представляет интересы в том числе правительства региона, губернатора, и вроде бы там какие-то центры силы пытаются своих людей туда протолкнуть. Вы не участвуете в этом процессе?

— Участвую.

— И вы кого продвигаете?

— Ну как понять «участвую»? Я просто пришел и сказал, что ребята, из той ситуации, которая есть, нравится вам, не нравится, я вижу своего кандидата.

— И кто это?

— А я тебе не расскажу.

— Почему?

— Это не мое личное какое-то хотение или какие-то шкурники тем более, вы прекрасно знаете, что я их здесь нигде не продвигаю априори. Я очень просто сделал: сначала переговорил с кандидатом, потом проговорил это дело с губернатором. Это его решение, по большому счету, решение города. Время придет, посмотрим.

— То есть вы думаете, что не надо Гренишину два года в статусе и. о. дожидаться выборов?

— Я вообще не считаю, что это нормальное явление. У нас же не только Гренишин, у нас сколько и. о. по краю? Эта тактика ведет к беде, потому что должна быть персональная ответственность каждого должностного лица за те обязанности, которые на него возложены. Я вообще против и. о. Я это, в принципе, губернатору говорил, не стесняясь. Я думаю, что Чита достойна нормального руководителя.