Карина Канунникова: Политическая и божья воля — одно и то же

Я иду по коридорам телекомпании «Альтес» - и меня глушит тишиной. Это удивительно, потому что когда я последний раз, правда, 10 лет назад, выходила из этого здания с трудовой книжкой, тут было громко и суетно. И одновременно неудивительно, потому что город маленький, и я знаю, что из «Альтеса» начали уходить даже самые преданные телевизионщики.

Будет ли телевидение будущего, каким был в эфире и за ним мэр Читы Анатолий Михалёв, кто может претендовать на акции «Альтеса» и красавчик ли Дудь, со мной говорит гендиректор телекомпании «Альтес» Карина Канунникова. Правда ли, что у неё был роман с режиссёром Говорухиным - не говорит.

— Мы в этом году так же, как и Первый канал, например, стагнируем. Не очень простое время, потому что мы работаем абсолютно без всякой поддержки, только с ориентацией на рынок, работаем в очень тяжёлых условиях, буквально кровью харкаем. Но надеемся всё-таки, что здравый смысл возобладает.

У телеканала большой ресурс, у нас огромный опыт, масштабный архив и, на самом деле, много планов по грядущим проектам. Я изучила опыт других телекомпаний, занималась этим практически целый год. Ну, конечно, необходима полная реструктуризация кадровая, абсолютно другое построение телекомпании вообще изнутри.

— Деньги?

— Разумеется. Без денег телевидения не бывает. Телевидение вообще очень дорогое удовольствие. У нас в стране, если это полноформатное телевидение - с оригинальными выпусками новостей, не меньше пяти в сутки, - оно практически не монетизируется. Особенно в депрессивных регионах. Наши коллеги из Улан-Удэ, Иркутска сейчас тоже в таком пограничном состоянии.

— А в более экономически благополучных регионах?

— Там, где региональные телекомпании на 21-й кнопке (в каждом регионе есть телеканал, являющийся обязательным общедоступным и находящимся на 21-й кнопке в кабеле — ред.) принадлежат бюджетным учреждениям или автономным унитарным предприятиям, там более или менее стабильно. Но тоже — как сыр в масле никто не катается. Телевидение — очень прожорливая машина, которая требует не ежегодных, а фактически ежедневных вливаний.

— Когда вы поняли, что телевидение - это не про бизнес?

— Да практически сразу. Мы создались в 1992-м, вышли в эфир в 1993-м. Здания этого не было ещё, мы сначала жили в Северном, на Красной Звезды, 51а. Работали на непрофессиональном оборудовании - кто что из дома принёс. Раньше так можно было.

И если говорить про бизнес, мы вообще ничего не понимали. Если бы сейчас мои мозги на то время, я бы, наверное, очень сильно задумалась.

— И не стали бы делать?

— Ну откуда ж я знаю? Не знаю. Кстати говоря, нынешнее время для телевидения очень похоже на 90-е. Я бы сказала — по глубинным процессам, всё с нуля.

— Правильно ли я понимаю, что вы перешли на внештатное сотрудничество, и сколько человек сейчас работает на «Альтесе»?

— Не от хорошей жизни, хотя в этом есть некий экономический смысл. Людей сейчас в два раза меньше, чем в прошлом году (в прошлом было 87). В позапрошлом году мы были признаны лучшей телекомпанией Сибирского федерального округа. Сейчас у меня у самой больше вопросов, чем ответов.

— Но, несмотря на вопросы, всё равно в голове громадьё планов. В студии будет всё по-новому: для цифры нужны другие студийные камеры, другая выгородка, другой свет, разумеется, - холодный. Это очень глобальные изменения. Есть большой павильон, его планировали для ток-шоу. Но это всё вопрос про деньги, а вопрос денег - это вопрос воли.

— Политической или божьей?

— Вообще политическая и божья воля сейчас, мне кажется, практически одно и то же.

— Конечно, медиаландшафт сильно меняется и кардинально изменится в ближайшее время. Всё телевидение перешло на цифру. Мы единственные в регионе, кто остался в аналоге до Нового года.

Я была на XXIII Международном конгрессе Национальной ассоциации телевещателей, который проходил с 5 по 7 ноября в Москве. Там сверяли часы с федералами и друг с другом руководители всех ведущих региональных телеканалов. Выступал депутат Госдумы [Леонид] Левин, он курирует непосредственно средства массовой информации. И он тоже говорил о том, что 2019-й — переломный для телевидения в стране. Мы лидеры цифровизации среди всего мира, быстрее всех справились с переходом на цифру. И в этой ситуации, как сказал Эрнст, вместе с медиаландшафтом меняются приоритеты и меняется вообще телевизионная деятельность.

Много говорили о том, что интернет-производители сейчас начали производить телевизионный контент, но у них это плохо получается, потому что такое понятие как «телевизионная экспертиза» находится в руках у профессионалов, которые создавали телевидение, которые смотрели, как оно меняется, которые могут дать адекватную оценку. Это очень важно для создания нового контента. Говорили о том, что Netflix, допустим, несёт колоссальные убытки, потому что нет пока этого понимания.

Мир быстро меняется, очень быстро, через пять лет это будет уже совсем другое телевидение, абсолютно другое. Каким оно будет, сегодня спрогнозировать не может никто.

И я понимаю, почему в конце, когда всё завершалось, Эрнст, он же любит ставить жирную точку, процитировал Гребенщикова: «Мир, который мы знали, подходит к концу. Ну и чёрт с ним».

— Когда вы перейдёте на цифру? Как это будет выглядеть?

— Правительством страны было принято решение о сохранении местных каналов, региональных каналов, обладателей 21-й кнопки, коими являемся мы. Это приоритет для государства. Нам выделяется пять часов вещания на канале ОТР.

Дедлайн по стране - 27 ноября, в этот день в каждом регионе России проект открывают губернаторы, но мы технологически не готовы, запросили дату с 1 января.

Двадцать первая кнопка будет врезаться в программу Общественного российского телевидения - 3 часа утром и 2 часа вечером, в сумме 5 часов в день. Это очень много, на самом деле, очень дорого в производстве - 5 часов контента. Надо учитывать то, что это безрекламный контент, то есть монетизации не предполагается, и без инвестиционной составляющей тут обойтись очень сложно.

— Без чьей инвестиционной составляющей?

— Региональных властей. Позиция федерального правительства - обращаться к губернаторам за поддержкой. Это и технологически не очень просто - перейти на цифру. Есть разные варианты. Можно, конечно, сделать простенько, можно серьёзно. Пока у нас будет час утром, час вечером - новости, приглашённые гости. И для начала бы хоть так. Если делать серьёзно, это будет стоить чуть более 21 миллиона.

— Что вы думаете про поколение, которое живёт без телевизора и будто бы даже немножко гордится этим?

— Если брать телевизор как ящик, где показывают телевизионный контент, - пусть. Но есть же много других носителей. Я тут согласна с Эрнстом: кабель, интернет-площадки, мультиплексы - это всё транспорт, которым телевизионный контент доставляется зрителю, на его гаджеты, и чем больше видов транспорта, тем лучше.

Несмотря на то, что Первый канал сейчас переживает непростое время, у них тоже очень большие долги, очень большие финансовые проблемы, они планируют делать три вида контента, ориентированного на разные возрастные категории и с разным уровнем фривольности. Это, конечно, классический телевизионный контент для старшей аудитории. Второй тип продукта — контент довольно радикальный, иногда с элементами насилия и секса. Третий будет делаться директно версией Первого канала для интернета. Кстати, на мероприятии речь шла и о том, что в интернете телевидение не продаётся и никаких денег телевидение в интернете не зарабатывает.

Что касается молодой аудитории, планируется, что в течение двух лет усилится интерес молодёжи к телевидению. Это уже происходит в бывших союзных республиках - молодая семья начинается с телевизора. Поэтому чем раньше в регионе заключаются браки, тем раньше аудитория к нему смещается.

— Какой год для телекомпании был самым удачным?

— Ситуация никогда не была простой. Постабильнее - 2013 год, вообще был хороший год, мы даже с прибылью работали, хоть и с бумажной. Но мы делали очень много собственного документального кино. Хорошего и сильного. Было много собственных проектов. К нам не зарастала народная тропа.

– Мы тогда плотно работали с городом. Что бы ни говорили про наше сотрудничество с мэрией, на самом деле мы решали очень много человеческих проблем. Очень много. Причём влёт. Анатолий Дмитриевич (Анатолий Михалёв, глава Читы в 2001-2014 годы, умер в начале 2019-го — ред.) был настоящим хозяином города, а мы были посредником между городским человечеством и мэрией, и вопросы разного уровня решались ежедневно.

Однажды буквально за полчаса до эфира пришёл телезритель: «А Анатолий Дмитриевич знает о том, что Сердюков подписал парк ОДОРА под разрушение и строительство там пяти многоэтажных домов?». Я говорю: «Нет, не знает». И в эфире передала мэру распоряжение Минобороны о том, чтобы на месте ОДОРА в городе Чите начать строительство. И если бы котлован был вырыт, уже бесполезно было бы что-то делать. Но Анатолий Дмитриевич поднял на уши всех, кого мог, начиная от полпреда, и эта ситуация развернулась вспять. Так что мы делали настоящие дела - и большие, и маленькие. И мне не стыдно людям в глаза смотреть.

— Ощущается сейчас вами смена городской власти?

— Да, конечно. У нас нет дороги с двусторонним движением, к сожалению. Закончилась с уходом Анатолия Дмитриевича. Это сразу почувствовалось.

На самом деле, я могу сказать, что люди, которые занимаются большим делом, большие руководители, они все не очень любят телевидение, потому что сесть в кадр и быть сразу профессионалом практически невозможно. Это очень такая негритянская работа, эмоционально и физически напряжённая. Поэтому должно быть какое-то совпадение спикера с журналистом для того, чтобы хотелось работать в кадре.

Анатолий Дмитриевич и ругался у меня в эфире, и наезжал на всех, кто, по его мнению, того заслуживал. И это было совершенно оправданно и искренне. Он был собой. Мы сначала выходили в записи, он понимал, что надо учиться. Потом всякий раз, уходя из студии, записывал время повторов передач. И дома смотрел всё и сам себя анализировал, и семья его смотрела. И эта его работа над собой на следующих эфирах была очень ощутима. Я вообще считаю, что это как раз то, что было людям тогда нужно - диалог с властью в прямом эфире. Это очень важно.

— Есть какой-то диалог с нынешней региональной властью?

— Практически нет.

— Знает ли губернатор о ситуации на телеканале?

— Думаю, что да.

— С кем из предыдущих руководителей региона было комфортнее всего работать?

— На губернаторов не учат. Они приходят к власти и, собственно говоря, в этот момент ещё не профессионалы в этом деле. И двигаться при поддержке людей и СМИ губернаторам гораздо проще.

Самым профессиональным в этом плане был, конечно, Равиль Фаритович (Равиль Гениатулин, первый губернатор Забайкальского края, руководил регионом в 1996-2013 годы - ред.). У него был многолетний опыт, он очень хорошо разбирался в политике. Хотя у нас с ним порой такие непростые дискуссии были. Что было дорого - ему можно было сказать всё, что ты думаешь, и быть уверенной, что он услышит.

Чудо-человек, конечно, Константин Константинович (Константин Ильковский, глава Забайкальского края в 2013-2016 годы - ред.). Не чудной, нет. Людей с такой положительной харизмой я практически не встречала. У меня все вспоминают его с теплотой. Каждый эфир с ним - это был такой маленький праздник.

Наталья Николаевна (Наталья Жданова, губернатор Забайкалья с 2016-го по 2018-й год - ред.) - суровая женщина, сильный чиновник. Она непростая, конечно же, простых во власти не бывает. Она не очень любила телевидение, на мой взгляд. Но опять же - это такая работа титаническая. Женщине готовиться к эфиру надо особенно. Это не только внешний вид, а соответствующее настроение, и всегда очень непросто. Я, когда после перерыва выходила в живой эфир с Анатолием Дмитриевичем, похудела, слава богу, на 7 килограммов.

— Почему Жданова ушла в отставку, сделав заявление у вас в эфире?

— Позвонила пресс-служба губернатора, попросили оператора, попросили выдать в эфир обращение. Всё. Поехали, записали. Она говорила без всякого подсказчика, была готова. Это было выстрадано.

— У вас есть ощущение, что с чередой власти, команд правительства телекомпания становится забытой этими сильными мира сего? Был достаточно устроенный мир, в нём был Гениатулин, в нём был Михалёв, в нём были две телекомпании: одна государственная, другая - «Альтес», и потом всё начало достаточно стремительно меняться.

— Мы же тоже государственная, более 50% наших акций у власти. Но, конечно, смена власти очень влияет. Нынче первый раз в жизни с нами не заключили контракты ни краевое правительство, ни заксобрание региона.

— Предлагал вам кто-нибудь продать телекомпанию?

— Да, предлагали купить наш пакет акций, но я даже не думала об этом. Телевидение — моя жизнь и не только моя. Страшно, если такое мощное оружие попадёт в руки к непрофессионалам, ведь даже слово может убить.

— Какие оптимистичные сценарии развития событий?

— Например, если бы, как в других регионах, было создано государственное учреждение. Которое работало бы с телеканалами по контракту. Команды должны быть сплочённые, высокопрофессиональные, экспертизные во всех отношениях — и менеджмент, и журналисты, и операторы, и режиссёры, и все, кто делает телевидение. Потому что телевидение моделирует сознание. И люди, которые стоят у истоков этих моделей, должны быть глубоко зрелые.

Логика жизни такова, что государственная телекомпания всё-таки в нашем маленьком региональном государстве должна быть.

У нас взвешенная государственная политика. Мы считаем, что то хорошее, что происходит, надо обязательно до людей доносить. Допустим, к нам пришёл сотрудник с другой телекомпании, я спросила: почему к нам? Он мне рассказывает - послали на позитивное мероприятие, открытие парка в нашем городе, и сказали: найди какой-нибудь негатив. В результате попеняли на то, что не нашёл.

Я считаю, что это не просто аморально и непрофессионально - это не гуманно по отношению к людям. Жизнь очень тяжёлая сегодня, и усугублять её нет необходимости. И на самом деле, в негативе (я всегда люблю цитировать нашего патриарха Кирилла) позитив никогда не вырастет. Поэтому средства массовой информации должны быть очень точны и конструктивны.

— Это всегда у вас была такая позиция?

— Да. Она никогда не менялась. Если происходит что-то негативное, людям надо, конечно, об этом рассказывать, но им надо давать свет в конце тоннеля, какой-то рецепт по выходу из этой ситуации. Обязательно. Если этого рецепта нет, ты не имеешь права просто сотрясать воздух. Это непрофессионально.

Я считаю, что СМИ сегодня должны выполнять некую христианскую миссию. Несмотря на то, что у нас очень всё тяжело и мы не можем себе позволить делать документальные фильмы, в этом году у нас вышло два кино. Это «Варлаам», который мы снимали 2,5 года и монтировали 2,5 месяца, который прошёл в прокате на кинофестивале. И совершенно недавно работу завершил наш режиссёр Владимир Прокопьев - фильм называется «Путь». Это фильм, в основном снятый на телефон паломниками, плюс съёмки Сергея Миртова. Монтаж и сценарий Прокопьева. Я считаю, что вот это людям надо сегодня. Такое настоященское, истинное слово Божье.

— Сейчас тот бюджет, который у телекомпании был ежегодный, его нет. Вот и всё. А это дело моей жизни. Мне очень непросто каждый день идти на работу, смотреть людям в глаза.

— Как вы расстаётесь с людьми, которые реально были дороги, но которые уходят?

— Профессионалов можно воспитать.

— Да, но я спрашиваю про людей.

— Формат нашего телевидения изначально был семейный, поэтому мы должны были быть семьёй. Я не могу никого уговаривать работать без денег. Уговаривать - надо что-то обещать. На сегодняшний день кроме большой нагрузки я ничего пообещать не могу. Все понимают это.

— Кто из команды сейчас вместе с вами?

— Мы работаем семьями. Прокопьевы, Миртовы, Рябцевы, Емельяновы, мы с сестрой. Надежда Александровна, вечный хранитель здания, сказала: «Я не кину тебя никогда»... Всех перечислять?

Они все вместе со мной. Тот, кто ушёл, - это люди, которые просто не выдержали. На самом деле, сейчас очень тяжело, у нас каждый совмещает по три-четыре-пять должностей для того, чтобы телекомпания жила. К нам приходят помогать те, кто работали раньше, кто-то бесплатно, кто-то за маленькую копеечку. Все понимают, что телекомпания должна выжить.

— Много вокруг говорят про ваше здание - что надо было не трогать детский сад и так далее. Почему это так остро?

— Центр города. Я так скажу: это здание построено на месте снесённого аварийного детского сада. Сад нужно было снести. Это были деньги, которых у администрации города не было. Возможно, на месте детсада был бы очередной торговый центр. Построили мы это здание. Проектно-сметная документация была больше 60 миллионов, мы построили за 37. Кто сейчас так строит, покажи мне таких героев?

— Кто-то может реально на него претендовать?

— Наверное, тот, у кого есть какой-то ресурс. Мне об этом ничего неизвестно, я могу только догадываться.

— Считаете ли вы, что надо было соглашаться возглавлять ГТРК, когда вам предлагали?

— «Альтес» — моя семья. А там - гипотетические разговоры. У меня по жизни было несколько крутых предложений, это ничем не отличается.

— Мне кажется, я знаю, почему вот сейчас это всё так происходит. Я ведь почти 40 лет занималась любимым делом. Далеко не каждому в жизни так повезло, выпало такое счастье. На работу как на праздник - это про меня. Вероятно, должна была начаться чёрная полоса.

— Смотрите вы сами что-нибудь, кроме телевидения? Дудя?

— Да, смотрю, конечно. Последняя его работа про Беслан такая тревожная.

— Не кажется вам, что это негатив без света в конце тоннеля?

— Ты знаешь, претензии к власти сегодня - это тоже способ монетизировать свой труд. К сожалению, сегодня востребовано именно это.

Мои федеральные коллеги считают, что работа несколько однобока (я с ними согласна - там нет мнения второй стороны, хотя его было не очень сложно получить). Но, тем не менее, все мы сошлись на том, что хорошо само внимание к событию было привлечено благодаря Дудю. Хорошо, что не забыли про Беслан. Работа, конечно, могучая.

— Что вы думаете про Соловьёва?

— Он круто монетизирует свой профессионализм, но я ему не очень верю.

— А Кантемир - круто?

— Кантемир... Однажды мне попалась на глаза статья «Прости меня, Маня» - это была его авторская колонка. Я была поражена в самое сердце. Это такой мужской крик души, такая исповедь мужчины перед женщиной, и я его даже зауважала. На короткое время.

...Я не хочу про него говорить. Что-то прямо… Понимаешь, для меня когда журналист-мужчина пишет непрезентабельно о женщине, о каких-то внешних, может быть, данных, для меня он сразу перестаёт существовать. Это за гранью.

— Смотрите ли новости?

— Федералов обязательно. Иногда ГТРК.

- ЗабТВ?

— Нет. У них нормальные работы с точки зрения качества, но когда-то я, видимо, на подсознательном уровне отказалась. Концептуально они мне неинтересны.

— Сериалы?

— Времени жалко, я поздно приезжаю с работы, после девяти вечера. Я сериалы смотрю, чтобы иметь в виду, что это такое. Но «Домашний арест» мне понравился - это очень про нашу жизнь.

— Камни, которые есть время разбрасывать и время собирать - уже собираются или ещё разбрасываются?

— Хотелось бы думать, что ещё разбрасываются.