Все врут. Главред «Чита.Ру» сутки отдежурила с сельской скорой

На улице в 8 утра в субботу мерзкий дождь и никакого просвета, и воет ветер. А на подстанции скорой помощи в Улётах вчера включили отопление и подозрительная тишина. Настолько подозрительная, что я волнуюсь вслух, будет ли работа. «Сплюньте и постучите, — смеются. — Пока все здоровы, давайте чай пить».

Чай здесь, как в любом забайкальском селе, — символическое название плотного обеда. На столе появляются плов, макароны, тушеная капуста, модная гречневая лапша и мои, как с другой планеты, «Кара-Кум». В городе все едят свое. Здесь — стол общий, и все едят всё.

— Катя, пробуйте, это называется «Лягушки на болоте»: килограмм перца моешь, чеснок туда головки две, соль, сахар, пасту томатную. Всё перекручиваешь, до закипания на огонь. И туда потом огурцы кубиками. Еще минут 20 варишь. И по банкам.

«Реанимация, констатация — мало приятного»

«Сейчас начнется — не приткнуться, — пугают меня — Еще в Читу раз пять съездим». «А пока сон-час», — командует диспетчер Таня. «Серьезно?» — недоверчиво смотрю на нее. — «Ложитесь, ложитесь, я плохого не посоветую».

Таня в профессии 12 лет: «Иногда бывают — вызывают на 37,2. А иногда дотянут — и ничего не сделаешь. У меня такое за всё время два раза было. Реанимация, констатация — мало приятного. Немного? Я считаю, много». Зарплата диспетчера с переработками — 30–35 тысяч рублей.

Дождь обеспечивает на станции приятный полумрак. Я встала в 05:30, чтобы приехать к началу смены, и послушно сворачиваюсь калачиком на топчане. А через 15 минут испуганно подскакиваю: «Девочки, транспортировка на Читу».

Бригад в Улётовском районе четыре: одна в Горном, одна в Танге, — это «буханки», две в Улётах — «Газели», наша с номером 555. Ford, говорят, был пошустрее, но его забрали. Но с сегодня и до непонятно когда в Улётах мы одни: болеют сразу четыре водителя и два фельдшера, и вторая бригада встала.

Улётовский район вместе с Карымским и Читинским теперь присоединили к скорой в городе: звонки на 103 принимает Чита, а диспетчеру падает готовая заявка, которую он передает свободной бригаде. «Вот сейчас скорая из Танги везет кому неясной этиологии, за ней из Читы поедет реанимационная бригада. Передавать будут на дороге. На мониторе, смотрите, видно, как они едут навстречу друг другу», — показывает мне Таня.

Приезжаем в стационар ЦРБ, там в палате мощный мужчина под капельницей: три дня назад подскочило давление, стала теряться речь. Его уже возили в клиничку, делали МРТ, смотрел невролог, но вернули обратно. А сегодня всё повторилось, и мы снова везем.

— Да я сам пойду, не надо носилки, — чуть стесняется он.

— Настя, номер свой скажи скорее, — успевает записывать телефон фельдшера его жена. — Может, лекарства какие-то купить? «Берлитион», может?

— Чо, в Чите «Берлитиона» разве нет? — машет головой Настя.

— Ну здесь же не было, покупала. «Берлитион», «Мексидол»…

Настя начинала в скорой в 2015 году, потом ушла фельдшером на угольный разрез. Еще работает на полставки в Горном. Но сейчас у нее отпуск, и она взяла еще полставки на родной подстанции. «Вот как с этой работой курить бросить? — затягивается она. — Бросила на три месяца. Потом повезла девушку с разрывом трубы. Еле довезла. Вышла — водитель курит. Ну и я с ним». Получит здесь за месяц — 11 тысяч рублей.

Пока оформляют документы (планшеты, которыми оснастили скорые, не спасли никого от писанины, просто теперь всё и в электронном, и в бумажном варианте), нам предлагают сразу захватить алкогольный делирий из приемного, но бригада сомневается: везти в одном салоне высокое давление и белую горячку — плохая идея. Поэтому за делирием едет психиатрическая бригада — тоже из Читы.

А мы — в Читу, это 120 километров туда и столько же обратно. В это время в Улётах бригад не остается. Скорая из Танги едет с комой, на полпути мы увидим, что ее встретила читинская реанимация. Еще одна машина — в Горном, час езды до Улёт. Но ближе, конечно, чем ждать нас из города.

Дай им бог здоровьичка

Ветер свистит в двери справа, встречные фуры качают скорую, которая шагает 120 с включенными маячками. Попутные фуры, за редким исключением, вежливо прижимаются к обочине.

В Лесном городке — ремонт дороги, и трясет так, что по пути в город мы то и дело тревожно оборачиваемся в окошко в салон: как там пациент? По пути обратно на носилках стоически дремлет фельдшер Настя, такой у нее лайфхак.

— Чо там, по вызовам тихо? Дай им бог здоровьичка. Таня, грей обед, — это мы.

— Купите молока, — это диспетчер Таня.

— Давайте я куплю, ты уже сегодня покупал, — это Настя водителю.

— Настя, беги на дойку, купи парного там, — это Слава паркуется у магазина.

— Чо за магазин такой, 120 рублей молоко?! — это народное возмущение несправедливостью капиталистического мира.

Слава в июле выслужил военную пенсию и через неделю уже устроился сюда. В прошлом году в это время был в кедраче. В этом не до кедрача. Под скамейкой в салоне у него — резиновые сапоги на случай, если где-то завязнет. Слава моет машину на улице — после «дележки», когда скорую присоединили к Чите, больше нет гаража: ЦРБ в свои не пускает, а больше ставить некуда. Зарплата в зависимости от смен — «30 с хвостиком, бывает поменьше, бывает побольше».

На подстанции собран обед — это то, что осталось от роскошного завтрака, и еще Таня накрошила салат из свежих огурцов с помидорами, ждет нас, жонглирует вызовами, у нее одна бригада и много вопросов — ухо раскалилось от трубки.

— Таня, чо было по вызовам?

— Двоих детей с температурой 37 отправили в приемный покой своим ходом. Звонили еще с улицы прохожие, что где-то в центре упал мужчина. Я говорю — у вас есть машина? Везите в приемный покой, у меня бригада в городе.

— А если бы не было машины?

— Я так думаю, что тогда бы полицию вызывала. Это быстрее было бы, чем Танга или Горный.

Мы не успеваем перекусить, как у нас вторая транспортировка в Читу. Но сначала — температура у ребенка в Улётах.

Такси «Три пятёрки»

Мужчина в тельняшке не стесняется: «В туалет перед дорогой? Давайте в мочеприемник посикаю. Да не выходите, я ща!» Я еле успеваю выскочить. Он уточняет: «Опять будут до Читы везти с этой бандурой? Прошлый раз всю ночь по коридору прокатали и обратно привезли». Бандурой он называет капельницу. Это его в приемный покой транспортировал улётовский прохожий.

— Они утверждают, Катя, что вообще не пьют. А если и пьют — то вот столечко всего, — показывает мне Жанна пальцами 50 граммов.

Жанна Сергеевна работает в скорой 33 года. В 21 начала, полгода была сестрой в детском отделении, а потом всю жизнь фельдшер на скорой. «Вас, поди, все знают? — Ну и я всех знаю. Село-то небольшое». Зарплата с переработками — 40 тысяч рублей.

— Вас врач будет спрашивать про алкоголь, вы ему правду говорите, от этого зависит лечение, — предупреждает она его. — Вы сколько дней выпивали?

— Ну сколько… Может, месяц выпивал, может, два. Но я вот по чуть-чуть, — он показывает ей пальцами 50 граммов.

Мы снова приехали в Читу, и уже полтора часа стоим около клинички. Здесь аншлаг, шеренга скорых у входа, людно в приемнике. Ходим по очереди узнавать, подтверждается ли острый коронарный синдром, положат ли его. Сам он выходил курить и тоже ждал, пока будет ясность.

Наша смена началась в 08:30, а теперь уже темнеет. А мы съездили на одну температуру и вот застряли в городе. «Щас обратно отправят, — бормочут мои. — Нет там никакого ОКС, максимум — алкогольная кардиопатия».

— И часто так? — спрашиваю я.

— Конечно, и ждали, и из больницы в больницу возили. Но там была у нас вторая бригада.

Ну вот, надо на это давить, — задумчиво говорит Слава.

На улице совсем темно. Мы стоим. Никто ни на кого не давит. В кабине идет грустный диалог.

— Нам, когда нас забирала Чита, сначала сказали, что вы не будете так сидеть, не больше 15 минут. А потом… ну вы представьте, сколько больных-то не кладут, их же не выгонят на улицу.

— Ну понятно, а у нас в районе одна машина, по сути-то. И вот сейчас она одна, здесь.

— Ну да, но у них числится три. Как бы понятно, что у нас Горный есть, Танга. Они всё равно поедут, только когда они приедут.

Я прислоняюсь к стенке между кабиной и салоном. Сзади в салоне, где носилки, так дребезжит и лязгает, что, кажется, уснуть невозможно, но быстро привыкаешь. Когда я просыпаюсь — мы уже в Улётах и едем на вызов, не заезжая на станцию. Верчу головой: где мы, что мы?

— У нас вызовов много. В Читу еще поедем, — обещают мне.

Я смотрю на часы: 22:20. В целом такими темпами в Читу до конца смены можно успеть даже пару раз.

Сменившая Таню диспетчер Михална всё разрулила: в Читу пока не поедем, поедем по Улётам. Правда, пришлось с кем-то поругаться, но потом там сменили гнев на милость и отправили бригаду из Читы. Она говорила, что водитель 600 километров уже проехал, вы про него подумали? А ей, что «у вас потом вызовы кончатся, а наши будут пластаться». Утром ей заочно выскажет еще и дежурный врач местного приемного отделения, что два часа у него ждал микроинсульт, пока она жалела водителя.

Михална смешно шутит: «У меня всё есть, кроме выходного дня и хорошей зарплаты». И сразу завоевывает мою любовь. Зарплата у нее такая же, как у всех диспетчеров — 30–35.

Нежность

На фоне городской скорой сельская совсем другая: меньше людей в бригадах (по двое плюс водитель, но раньше было вообще по одному), больше доверия в команде, матов тоже больше и зашкаливает нежность. Да, прямо здесь, среди обшарпанной мебели.

Ремонт на подстанции, кстати, делали за свой счет: линолеум, обои. Пластиковыми окнами гордятся. Здание подстанции, наверное, типовое, но когда появилось — не помнит никто из двух смен, которые я застала в пересменок. Просто было. Всегда.

Туалет деревянный, на улице, но «вы туда не ходите, там из-за дождя всё поднялось, давайте мы вас в приемный покой свозим». Я моргаю: меня-то вы свозите, а как сами?

Вот страна была

Настя сегодня наслушалась в клиничке: ей высказали, что недавно было пулевое ранение, его, вместо того, чтобы оперировать на месте, в Улётах, тоже везли в Читу.

К этой ситуации в разговорах впроброс возвращаются не раз, она обидная:

— Раньше в Лесном городке был роддом — я там родился. Вот страна была, а сейчас одни разговоры. И на весь район нет родильного отделения. Если не успеют довезти — придется рожать на дороге.

— Ну пятого родишь, а первого нет.

Потом снова:

— Они говорят — есть же у вас хирурги, Уфимцев есть, анестезиолог, — вспоминает Настя. Жанна жмет плечами.

Я вижу — ей неприятно, что врачи в клиничке смеются над улётовскими хирургами и над фельдшером Анжелой, которая везла это пулевое в скорой, боялась не довезти. И над системой, в которой она возит всех в такси «Три пятёрки».

«Это еще спокойное дежурство: ни ДТП, ни криминала»

— С вами не похудеешь, — смотрю я на стол, где посреди громоздятся еще теплые блинчики. — Я, между прочим, собиралась после шести не есть.

— Так а сейчас как раз уже после одиннадцати, — смеется Михална. — …Ну вы хоть бы оценили, как я вас чаем быстро напоила.

— Ты бы нас лучше спать уложила, — говорит Жанна уже на пороге: дальше температура у подростка.

Время — час ночи. Фельдшеры садятся за рабочий стол разбирать и дозаполнять документы. Я разуваюсь и устраиваюсь на кушетке, поджав ноги, посмотреть, как это происходит, и нечаянно засыпаю. Сквозь сон прислушиваюсь, как что-то звенит, кто-то разговаривает, и с облегчением понимаю: это не мы повезем сейчас в Читу беременную, это Горный, пусть едет Горный.

В 5 утра меня снова будит сигнал о вызове. Храпит Слава, доехавший за смену от Улёт до Байкала. Сопят в темноте под голыми одеялами девчонки. Ждет в свете монитора подробностей Михална. Держится на всех них наше раздолбанное здравоохранение.

— Крохи, вставайте, Аблатуйский Бор, зубная боль у ребенка.

Рассвет мы встречаем в Аблатуйском Бору.