«Подписка о невыезде»: Маленькое чудо

Руководитель забайкальского отделения «Союза добровольцев России» Кристина Рахманова из Забайкалья уезжать не хочет. «Ну не вижу я себя нигде, кроме как в Забайкальском крае. Куда бы мы не убежали, мы везде возьмём себя. Везде хорошо, где нас нет. А у нас в крае есть, чем гордиться», — говорит она. Рассказала, что муж однажды решил семью в Краснодар перевезти, так они чуть не развелись — Кристина твёрдо решила, что зубами ухватится за Забайкалье.

Кристина Рахманова родилась в 1989 году в городе Петропавловске-Камчатском. В 1,5 года её семья переехала в село Кличка Приаргунского района, где она провела детство. В 2011 году окончила отделение журналистики Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета. В студенческие годы руководила одним из лучших в городе волонтёрских отрядов «Горячие сердца», участвовала в добровольных слётах и форумах. Сейчас Кристина Рахманова является руководителем забайкальского отделения всероссийской общественной организации «Союз добровольцев России», а также заместителем председателя Совета по развитию добровольчества и благотворительности в Забайкальском крае, созданного в 2015 году. Региональное отделение «Союза добровольцев России» помогает малоимущим семьям, детям-сиротам, инвалидам и нуждающимся в помощи забайкальцам. Кристина Рахманова вошла в совет при уполномоченном по правам ребёнка.

— Твоё волонтёрство началось ещё в студенчестве. Кто или что сподвигло тебя пойти заниматься добровольчеством?

— Ещё раньше, наверное. У меня мама социальный работник, так что, думаю, волонтёрство — стиль моей жизни со школьного возраста. Всё равно видишь, чем занимается мама, ходишь к ней на работу. Видишь одиноких бабушек и дедушек, детей-инвалидов. Так или иначе, начинаешь сострадать уже тогда. С началом студенчества всё стало более активным, потому что появилась возможность вступить в добровольческие объединения, которые уже тогда были в вузе.

— С чего началось всё?

— Естественно, с детских домов. Все студенты хотят ходить в детский дом. Потом пришёл момент, когда я стала руководителем этого отряда, стала работать ещё активнее. Потом отряд вырос в общественную организацию, которая сейчас и является ведущей в развитии добровольчества в крае.

—Легко привыкла к тому, что теперь у тебя в подчинении находятся люди?

— Здесь нет подчинения. И это самое лучшее в добровольчестве — никто никому не подчиняется. Да, у тебя, как у руководителя, немного больше ответственности, ты немного больше завален бумагами, но в принципе ты в команде, ты — обычный волонтёр, который выполняет те же самые задачи.

— А решиться руководить сложно было?

— Да оно как-то само всё решилось. Не было такого, что я утром проснулась и решила руководить отрядом. Свешали.

— Началось всё прямо с первого курса?

— Да. Когда поступаешь в вуз, тебе даётся довольно большой спектр того, чем можно заняться в неучебное время. Я не особо любила учиться, так что занималась всем, чем только можно. Мы пробовали себя в КВН, в студкомитетах, но лучше всего нам подошло именно добровольчество.

— В то время оно уже было хорошо развито?

— Если смотреть на ЗабГУ сегодняшний, то в нём уже 10 лет существует ассоциация волонтёрских отрядов. А как таковые добровольческие отряды существовали ещё раньше. Вузовское добровольчество уже давно развито, в то время, как добровольчество в широком смысле хорошо развито именно сейчас, потому что к нему присоединяются не только студенты. И мы очень рады, что оно развивается. Рады, что оно образуется и в тех вузах, где этого раньше вообще не было.

— Что включает в себя волонтёрство?

— Разновидностей добровольческой деятельности очень много. Экологическое, ЧС, социальные, событийные — волонтёры ШОС (Шанхайская Организация Сотрудничества — ред.), к примеру. Самый, наверное, распространённый — это работа с нуждающимися: сиротами, инвалидами. Медицинское добровольчество сейчас быстро развивается. Волонтёры уже везде.

— На что существовал ваш отряд? Всё-таки любая инициатива требует финансов.

— Была, разумеется, поддержка деканата. Да, это небольшие деньги, но помощь была. У вуза был рейтинг отрядов, лучшие получали поощрения. Мы были этому безумно рады.

— А сейчас как?

— Ну, насколько я знаю, деканат по-прежнему поддерживает волонтёров. Ребята имеют возможность посещать разные форумы. Насчёт других вузов не знаю, но ректор ЗабГУ очень ратует за добровольчество.

— В каких ещё учебных учреждениях развито это движение?

— В Медакадемии, Аграрном колледже, в ЧТОТиБе (Читинский техникум отраслевых технологий и бизнеса — ред.) есть отряд. Да и вообще много где.

— Как происходил переход от простого отряда в Союз добровольцев Забайкалья?

— Даже не знаю. Плыли, плыли и приплыли, называется. Мы были отрядом, пока учились в вузе. Этот отряд потом был у другого руководителя, потом его вообще расформировали. Организация родилась совсем спонтанно. Когда в Забайкалье была первая волна беженцев, мы помогали собирать гуманитарную помощь. Кто-то одобрял, кто-то осуждал. У нас этой помощи собралось столько, что её уже и беженцам не надо было. В итоге мы решили передавать оставшееся нуждающимся. Так начались, как мы их называем, «добросклады». Вообще это гараж, конечно. смеётся Людей постепенно становилось всё больше и больше. Встал вопрос о том, что всё равно нужно как-то объединяться — волонтёрским отрядом мы не назовёмся, мы уже не студенты.

— И что из этого вышло?

— Мы хотели зарегистрировать свою общественную организацию или благотворительный фонд или примкнуть к уже имеющимся благотворительным сообществам. Я даже пробовала работать с «Пчёлкой Майя» (Благотворительный фонд помощи детям с онкогематологическими и иными тяжелыми заболеваниями, зарегистрирован в Забайкальском крае в 2011 году, директор — Светлана Курка — ред.). Мы метались, пробовали себя в разных организациях, пока нас не заметил «Союз добровольцев России». В конце концов решили войти в их состав, чтобы не плодить организации по краю. В декабре 2014 года узаконили наши с ними отношениями и получили регистрационные документы. Не очень мы любим этот день.

— Почему?

— Потому что с этого момента началась бюрократия: финансовая отчётность и всё прочее. Здесь уже чувствуешь, что ты не маленьким отрядом руководишь. Чувствуется груз новой ответственности за целую организацию.

— Но от самого вступления во всероссийскую организацию есть позитив?

— Конечно. Это в основном поддержка от центра и других регионов. Когда есть какая-то проблема, с которой мы не справляемся, нам всегда помогут коллеги. Мы делимся друг с другом проектами. Когда что-то пошло в Саратове, мы берём это и транслируем на Забайкальский край. Это очень здорово. Мы, находясь в команде, можем, не нарушая никаких авторских прав и прочего, брать друг у друга идеи, делиться, работать в одной системе. В студенчестве нам не хватало этого, чувствовалась какая-то конкуренция между отрядами.

— Ты говоришь, что коллеги поддерживают, центр поддерживает. А власть поддерживает?

— Конечно, особенно последнее время. Когда-то мы пришли такие окрылённые, важные, все нам помогите, офис нам дайте. Позже крылышки у нас пообрезались, и мы решили вариться в собственном соку. Когда уже и команда собралась хорошая, и мы что-то уже наворотили, нас заметили. В отделе внутренней политики губернатора есть Ольга Прокудина, которая занимается НКО (некоммерческая организация — ред.). Она нас в один прекрасный день пригласила к себе, мы как всегда со своими инициативами ввалились, высыпали на неё всё, что думаем, планируем. Она выдержала, в отличие от предшественников, поддержала, помогла весь наш бред излить на бумагах, научила нас работать бюрократически. Так что уже почти год мы работаем с органами госвласти Забайкальского края. С помощью совета по развитию добровольчества и благотворительности, созданного при аппарате губернатора, мы проводим бал добровольцев. В 2016 году впервые удалось провести крупный слёт добровольцев.

— Над чем сейчас работаете для популяризации движения?

— Над созданием единого информационного портала. Решили, что не нужно плодить бесконечные порталы общественных организаций. Всё-таки единый ресурс, где все общественники смогут размещать свою информацию, будет удобнее. Сейчас студенты Нархоза ( Байкальский государственный университет читинский институт — ред.) занимаются разработкой. Студенты журфака смогут в качестве практики позже на нём поработать.

— Какая в практическом смысле от портала будет польза?

— Элементарно мы не будем ломиться работать в детский дом, в котором работает уже другая организация.

— Волонтёрство — твоё основное место работы? Как ты зарабатываешь?

— Нехороший вопрос. смеётся На самом деле я иждивенец, меня содержит муж. Скоро выгонит, наверное. Но пока понимает. Я правда думала, что начну по профессии работать. Но вот не могу я отправить волонтёра к семье, а сама не поехать, втянулась сильно. Если бы была статья «тунеядство», меня бы по ней осудили.

— Как ты оказалась в совете при уполномоченном по правам ребёнка?

— Я думаю, что это была инициатива Яны Лантратовой (ответственный секретарь Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека — ред.), так как к ней пришли с предложением выдать кандидатов из всех общественных организаций более-менее действующих. Сейчас в этом общественном совете практически 130 человек. Это очень полезный совет.

— А в чём его польза?

— Есть ряд вопросов, которые общественники могут решать. Сейчас внутри совета формируются комиссии по различным вопросам. И если, допустим, есть какая-то проблема по правам ребёнка в нашем регионе, с которой мы не справляемся, этот совет — как раз инструмент для решения этих проблем уже на федеральном уровне. Если нужны какие-то законодательные законы от нас — этого мы не умеем делать. С помощью, опять же, совета эта инициатива дойдёт до депутатов. Конечно, совет только начал работу, мы составили план работы и будем его реализовывать.

— Контакт с уполномоченными по правам ребёнка все находят?

— Мы думали, что таких проблем вообще быть не должно, но в отдельных регионах они есть. У нас хороший уполномоченный (Иван Катанаев — уполномоченный по правам ребёнка по Забайкальскому краю — ред.). Он очень контактный. Мы ведём работу с теми уполномоченными, которые не хотят кооперироваться с волонтёрами. Потому что России нужны добровольцы. Никто кроме них бесплатно работать не будет, особенно учитывая финансовую ситуацию в регионе, да и в стране в целом. Это те люди, которые латают дырочки, прорехи, которые не видят госслужащие. Не потому, что они плохие, а потому, что, наверное, так глубоко не погружались во всё это. Добровольцы — самые главные патриоты.

— Ситуация 2015 года, когда воспитательница детдома запирала мальчика в клетке, по-прежнему на слуху. Что, по-твоему, в головах у людей, которые так делают?

— Если честно, я до конца не понимаю. Мы сами родители, мы сами понимаем, что ребёнок иногда выводит из себя. Но вы в первую очередь педагоги, и если вы не можете справиться с ребёнком, который украл банан — грош цена вашей педагогической практике. Может быть, люди старой закалки всё ещё не привыкли к тому, что пришло время, когда детей воспитывают без кнута, когда на передовую вышла личность ребёнка. Может, имеет место профвыгорание, когда люди, отработав какое-то время, теряют чувствительность к своей работе. И, наверное, правы психологи, которые говорят, что род деятельности нужно периодически менять.

— До этого с похожими ситуациями приходилось сталкиваться?

— Слава богу, нет. Мы и раньше ходили в этот детдом, но ничего про это не знали. Здесь началось всё с маленького, а потом вскрылось больше. Дети вдруг поняли, что их слышат и слушают. И всё это вывалилось. Пока мы проверяли одну проблему, резко всплывала другая, затем третья. Мы, если честно, до сих пор в шоке и считаем, что такие люди вообще не должны заниматься педагогической деятельностью.

— Что сейчас делается властями и вашей организацией, чтобы такие ситуации выявлять сразу, а не через время?

— Сегодняшний уполномоченный по правам ребёнка меня очень удивляет. Ему стоит в выходные, в праздники позвонить, в Новый год, что из детского дома поступил сигнал — ребёнка обидели — он в нерабочий день проверит эту информацию, даст отмашки. Я всё думаю, где предел его терпению, когда он скажет: «Кристина, звони в рабочее время». Но нет, не говорит.

— Ты одной из первых начала трубить о подростковой преступности. Скажи мне, АУЕ («арестантский уклад един» или «арестантско-уркаганское единство» — ред.) существует как организованное преступное движение или нет?

— Я вижу АУЕ как некоторую субкультуру. Это культура, вышедшая из 90-х. Да, у нас регион, полный тюрем. Воровская романтика была в школах, и когда мы учились, но, наверное, просто такого перегиба не было и в эти три буквы ещё оформлено не было. Я не вижу в этом краха, я вижу крах в том, что эти дети стали объединяться в группы, общаться, в том числе и в социальных сетях. Группы, которые созданы имеют иногда по 40 тысяч подписчиков. Дети 12 лет начинают размещать на страницах: «Смерть мусорам». И вот этот призыв к насилию над полицейским, откуда всё это? Куда делся Дядя Стёпа? Мне очень обидно, дети раньше росли на том, что Дядя Стёпа всех спасёт. Теперь они говорят, что даже жить рядом с полицейским «стрёмно». Мы постоянно поднимаем вопрос о том, что Роскомнадзор блокирует множество групп за распространение наркотиков, терроризм и национализм, а вот такие маргинальные группы они не закрывают. Это проблема, потому что мы видим, как эти сообщества растут. Многие дети из этой субкультуры из неблагополучных, малоимущих семей. Чтобы дети не сбивались в эти кучи, нужно максимально занять их: добровольчеством, спортом, чем угодно, только не этим. А сколько сегодня стоит отдать ребёнка на секцию? Элементарно купить ему форму. Можно много говорить о доступном спорте, но построить одну хоккейную коробку — это не доступный спорт. И кроме турника во дворе у этих детей, по сути, ничего нет.

— Какие на твой взгляд самые главные проблемы у региона?

— Одна проблема на виду — мы очень дотационный регион, несмотря на то, что земля у нас очень богата на ресурсы, мы очень зависим от центра, от Москвы. Те же невыплаты пособий мы чувствуем очень хорошо, всё это отражается на тех людях, которым мы, как волонтёры, помогаем. Хотя действия нового губернатора вселяют надежду, что весна в забайкальскую экономику всё-таки придёт. Да и если мы научимся поддерживать и помогать друг другу, жизнь наладится. Мы пытаемся разбудить людей, мы пытаемся сказать им, что не нужно ждать, пока приедет Путин и всё за нас решит. Последние годы мы видим, что люди начинают активно помогать. Очень активно. Даже несмотря на то, что большинство людей нам не доверяют — мало ли, вдруг мы из партии политической? Но потом втягиваются постепенно. Сейчас мы любой сбор можем объявить, а люди спокойно будут помогать, потому что поняли, что нам можно доверять.

— Не приходили в голову мысли сбежать отсюда?

— Нет. У мужа была мысль: я как-то приехала с командировки, и он мне сказал, что мы поедем в Краснодар жить. Мы чуть не развелись, в общем. Ну не вижу я себя нигде, кроме как в Забайкальском крае. Куда бы мы не убежали, мы везде возьмём себя. Везде хорошо, где нас нет. А у нас в крае есть, чем гордиться. Мне очень обидно, когда лучшие умы уезжают в Москву и остаются там. И люди у нас уникальные. Мы смотрим на тот же «Союз добровольцев России» в целом и понимаем, что везде люди занимаются, по сути, одним и тем же, но такого отклика, как от забайкальцев, нигде нет. Мы живём в суровых условиях, но сердце у нас совсем не суровое. Край у нас хороший. Просто некоторые люди забыли, что они люди.