Загадки «читинской пробки» 1905 года

Начну с того, что в исторические труды, а также в художественную литературу и даже в кино в советские времена вошло понятие «читинской пробки» 1920 года. Ей был даже посвящён замечательный детский фильм «Армия трясогузки снова в бою», вышедший на экраны в 1968 году.

Как в Забайкалье судьба империи решалась

Действие проходило в Чите, занятой белыми (семёновцами и каппелевцами), которую освобождали красные (правда, к реальным событиям рассказанная история отношения не имела). Почему же «пробка»? Западное Забайкалье уже было занято красными (в то время Народно-революционной армией ДВР), власть Советов, точнее, красных партизан, была установлена и в Амурской области. Между ними были Чита и железнодорожная ветка на Китай. Правда, «пробка» в этом случае было не совсем верное понятие. К слову сказать, летом 1918 года белые также «вышибали» «читинскую пробку», только красную. В обоих случая это была не пробка, а, скорее, «клин».

А вот в 1905 году революционная Чита действительно была «пробкой», «затыкавшей» кайдаловскую (или маньчжурскую) ветку, а, значит, и всю Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), принадлежавшую России.

Долгое время историки, в том числе и краеведы, страдали своего рода историческим сепаратизмом. Каждый изучал тот или иной период истории в своём регионе (от силы в нескольких соседних). А порой понять суть происходивших событий можно лишь «с высоты птичьего полёта», то есть оценив роль и место самого региона в происходивших событиях в более крупном масштабе. Только тогда многое становится более понятным.

Так и в случае с историей Читинской республики, возникшей вроде бы во время Первой русской революции. Мне долгое время было не понятно, почему именно в наш город были стянуты солидные революционные кадры, и почему именно к Чите стремились карательные поезда баронов Меллер-Закомельского и Ренненкампфа. Вроде бы всё это было простой случайностью…

Чтобы понять, почему в Чите в тот момент решалась судьба Российской империи, надо восстановить всю «мозаику», а не только один читинский «пазл».

«Маньчжурская бутылка»

23 августа (5 сентября по современному исчислению) 1905 года в американском курортном городке Портсмут состоялось подписание русско-японского мирного договора. По этому договору Россия уступала Японии аренду у Китая Ляодунского полуострова с Порт-Артуром и так называемой Южно-Китайской железной дорогой. Получила Япония и ряд других «бонусов», но хотелось-то больше.

Не дала Америка, у которой Япония оказалась в должниках. При этом за Россией оставалась КВЖД, а значит под её контролем оставался север Поднебесной империи. А вот тёплый порт империя потеряла. Россия тоже была недовольна, но в стране разгоралась революция и требовалось на Дальнем Востоке взять тайм-аут. Довольными были лишь Штаты. Им удалось поприжать здесь и Россию, и Японию. В отношении первой у них были и другие далеко идущие планы.

В районе КВЖД осенью 1905 года всё ещё находилась почти полумиллионная русская армии. Армия, у которой украли вероятную победу. Дело в том, что Япония-то практически исчерпала свои ресурсы, а вот Россия, наоборот, только-только сумела доставить на театр военных действий необходимое количество войск, вооружений и боеприпасов. Армия, её солдаты, офицеры и генералы научились воевать по-новому и готовы были идти в бой. Но ситуация внутри России заставила пойти на унизительные условия мира. Армия считала себя преданной и просто не знала, куда направить своё недовольство.

8 (21) октября командующий Маньчжурской армией генерал Николай Линевич отдал приказ о возвращении в Россию офицеров, солдат и военных чиновников. Был определён порядок демобилизации, но вскоре всё это было нарушено. Прежде всего, нарушена была связь с центром. 15 (28) октября забастовали телеграфисты в Чите. Это было началом создания «читинской пробки». В этот день ровно в 14 часов местного времени связь Харбина, где размещался штаб Маньчжурской армии, с Петербургом, Москвой и даже Иркутском была утрачена. На протяжении нескольких месяцев информацию с большим опозданием стали отправлять и получать через Пекин.

О том, как шёл в это время процесс вывоза военных спустя годы вспоминал генерал Антон Деникин, в ноябре 1905 года отправившийся поездом в Россию.

«Пока наш почтовый поезд, набитый офицерами, солдатами и откомандированными железнодорожниками, пытался идти легально, по расписанию, мы делали не более 100-150 километров в сутки, - вспоминал Антон Иванович. - Над нами издевались встречные эшелоны запасных; поезд не выпускали со станций; однажды мы проснулись на маленьком полуразрушенном полустанке, без буфета и воды – на том же, где накануне заснули… Оказалось, что запасные проезжавшего эшелона, у которых испортился паровоз, отцепили и захватили наш. Стало очевидным, что с «легальностью» никуда не доедешь. Собрались мы, четверо оказавшихся в поезде полковников и старшего, командира одного из Сибирских полков, объявили комендантом поезда. Назначен был караул на паровоз, дежурная часть из офицеров и солдат, вооружённых собранными у офицеров револьверами, и в каждом вагоне – старший… От первого же эшелона, шедшего не по расписанию, отцепили паровоз, и с тех пор поезд наш пошёл полным ходом... Бог хранил. Так мы ехали более месяца… В дальнейшем поезд шёл нормально, и я добрался до Петербурга в самый Сочельник».

В эшелонах, где не было таких решительных полковников, шло повальное пьянство, солдаты не стеснялись грабить население станций. Они продолжали клокотать праведным гневом. Так было с теми, кто уже пусть и медленно, но ехал домой. В Маньчжурии же продолжали оставаться сотни тысяч вооружённых, обиженных и озлобленных людей, умевших… хорошо воевать. Запертые в «маньчжурской бутылке», они представляли серьёзную опасность. Не хватало лишь революционных дрожжей. Попытки харбинских революционных организаций раскачать ситуацию успехом не увенчались. Солдаты всё ещё больше доверяли своим офицерам, с которыми они сражались бок о бок, а не пришлым, гражданским (не нюхавшим пороха) агитаторам.

Но именно в ноябре в Маньчжурию стали прибывать эти самые дрожжи. Пароход за пароходом стали доставлять во Владивосток, а оттуда в Маньчжурию, российских военнопленных из Японии.

«Дрожжи» из Японии

25 октября (7 ноября) 1905 года в Токио был подписан протокол об обмене пленными. Наших военнопленных в Японии (по данным разных историков) находилось от 50 до 80 тысяч человек.

В любом случае это было несколько десятков тысяч человек, получивших боевой опыт. Это была большая и при определенных условиях грозная сила. Достаточно сказать, что белочехов, захвативших власть на Транссибирской магистрали летом 1918 года от Волги до Тихого океана, насчитывалось около 50 тысяч человек.

Российских пленных в Японии во время войны разместили по 29 лагерям. При этом самый большой лагерь для солдат и матросов на 35 тысяч человек находился под городом Осака, а второй по размерам - примерно 15 тысяч – в черте города Нарасино, предместье Токио. Офицеры, а тем более генералы, были поселены с относительным комфортом в буддистских храмах. Они имели практически неограниченное право выходить за пределы мест заключения. Некоторые даже путешествовали, осматривали достопримечательности, посещали горячие источники, старались изучить непростой японский язык. Офицеры же могли посещать и солдатские лагеря.

Этим решили воспользоваться обосновавшиеся в Японии русские революционеры, начавшие массированную пропаганду в лагерях военнопленных.

О ситуации в лагерях в то время рассказал в своём романе «Цусима» бывший матрос броненосца «Орёл», а потом военнопленный Алексей Новиков-Прибой. Он писал, что после заключения мира люди в лагерях жили одним – быстрее вернуться домой. И тут начали разгораться страсти. Одни говорили, что людей с революционными настроениями в страну не пустят или сразу отправят на каторгу. Другие убеждали: в том, что коль железные дороги в руках революционеров, то они не пропустят в Европейскую Россию тех, кто верен царю. Пленные не знали, кому верить, к кому пристать.

«Это проникновение революционных идей в широкие военные массы, - писал этот автор, - встревожило некоторых офицеров, проживавших в другом кумамотском лагере. Они начали распространять разные слухи среди пленных нижних чинов, говоря: все, кто читает нецензурные газеты и книжки, переписаны; по возвращении в Россию их будут вешать».

Далее он рассказал о двух эпизодах. Первый произошёл 8 (21) ноября 1905 года: «Однажды вечером… к нам в лагере пришли два офицера: армейский штабс-капитан и казачий есаул. Они завели беседу с нижними чинами. Вокруг канцелярии собрались сотни две солдат и несколько десятков матросов. Оба офицера стояли на крыльце, настороженно оглядывая публику. Больше разговаривал казачий есаул. Пожилой человек с проседью в густой бороде».

На самом деле казачий есаул был пожилым только в глазах 27-летнего матроса. Он был, хотя и поседевшим, но ещё далеко не старым. Его имя стало известно благодаря дневникам епископа Николая (Касаткина), впервые изданным в России в 2007 году. Но, прежде ещё одна цитата из «Цусимы»: «— Я вам, братцы, сейчас поясню, в чём тут дело. Среди вас, пленных, завелись политиканы. Несомненно, они подкуплены японцами. Эти политиканы распространяют разные вредные книжки, которые издаются на средства наших врагов и внушают вам пакостные мысли, что не надо царя, правительства, религии. Для чего это делается? Чтобы посеять среди православного народа смуту, всеобщую резню, анархию. А в России, как вам уже известно, и без вас творится бог знает что — всюду идут беспорядки, бунты. Кто из вас поумнее, тот сразу сообразит, что из этого должно получиться. Разве царю неизвестно, что политиканы, эти продажные твари, развратили вас совсем? А раз так, то неужели он, по вашему мнению, настолько глуп, чтобы заплатить японцам деньги и вывезти вас на свою голову? Ведь никто не стал бы выручать своих врагов из бедственного положения, зная заранее, что, кроме вреда, от них ничего не получишь. Нет, не бывать вам на родине! Вы пропадёте здесь.

Казачий офицер попал в точку. Его доказательства показались настолько убедительными, что большинстве не сомневалось в их правдивости».

Сам Новиков-Прибой не просто сомневался, а был уверен в обратном. 28 ноября 1905 года епископ Николай записал в своём дневнике: «Вечером был из Кумамото хо¬рунжий Николай Михайлович Вейсберг. Генерал Данилов взял его к себе в качестве чиновника особых поручений, как знатока многих языков и офицера распорядительного… Рассказывал, что бунт между матросами и солдатами в Кума¬мото прекратился; он же и убедил их успокоиться и раскаяться…». Именно генерал-лейтенант Владимир Данилов отвечал за эвакуацию российских военнопленных из Японии, а Николай Вейсберг был офицером Забайкальского казачьего войска.

Перевозка российских военнопленных из Японии во Владивосток началась 29 октября (11 ноября) 1905 года и закончилась 11 февраля (24 февраля) 1906 года. Отправка первых кораблей обострила ситуацию в лагерях.

И тогда произошёл второй эпизод. В лагерь Новикова-Прибоя приехали революционно настроенные морские офицеры.

«Они устроили в нашем лагере митинг, - вспоминал писатель, - и объяснили пленным смысл царского манифеста о свободах.

- Вся Сибирская железная дорога находится в руках революционеров! – смело выкрикивал флотский офицер, окружённый слушателями в две тысячи человек. – Если только они узнают, что вы восстаёте против свободы, то как они отнесутся к вам? Неужели вы думаете, что таких мракобесов, какими вы проявили себе, они повезут в Россию?

Теперь уже никто из пленных не сомневался, что в России действительно объявлена свобода. Иначе офицеры не стали бы так открыто выступать. Опять заахали солдаты. На этот раз начали избивать главарей, которые устроили погром против нас».

Но в тот момент Транссиб, да и Чита, ещё не были захвачены революционерами. Однако агитаторы откуда-то знали, что скоро это случится. Откуда? Это отдельная тема.

Пленные же на самом деле просто хотели домой и были готовы порвать любого, кто мог встать на их пути. Для революционеров же важно было направить их разрушительную энергию в нужное для них русло.

Первые разагитированные кадры отправились в Маньчжурию. Они и должны были стать «дрожжами», которые должны «Маньчжурскую бутылку» наполнить игристым, революционным «вином».