«Это игра вдолгую». Первое большое интервью нового ректора ЗабГУ Оксаны Мартыненко

— Как получилось, что вы попали в Забайкальский государственный университет?

— Сама захотела. Обстоятельства были очень простые. Я сидела в своем кабинете (до приезда в Читу Мартыненко работала проректором Дальневосточного федерального университета во Владивостоке. — Прим. ред.), раздался телефонный звонок из Министерства науки и высшего образования Российской Федерации с предложением рассмотреть такую возможность. Я, конечно, немножечко была этим озадачена. Попросила немного времени подумать и, конечно же, взяла билет на самолет и слетала в Читу.

— Посмотреть, что предлагают?

— Конечно.

— Вы приезжали инкогнито?

— Я просто приехала как частное лицо на выходные. Мне очень понравился город, показался очень уютным. Центр очень душевный, на улице Ленина сразу чувствуется дух города. Видно, что город военный, очень дисциплинированный. С другой стороны, какой-то небольшой, семейный, что ли. В общем, мне Чита показалась интересной, хорошей, приятной.

О Забайкальском крае, безусловно, знала. Мы каждый год участвуем в Восточном экономическом форуме (каждый год проводится во Владивостоке, Забайкальский край регулярно принимает в нём участие после вхождения в состав Дальневосточного федерального округа. — Прим. ред.), там представлены все регионы, и, поскольку я вообще занималась проблемами не только своего региона, но и Дальнего Востока по работе и в связи со своими научными интересами, то я представляла, что такое Забайкальский край. Я понимаю, что это край с непростой судьбой, с непростой, но вместе с тем очень интересной и богатой историей и, на мой взгляд, с очень хорошими перспективами развития.

— В общем, вы побывали в Чите, вернулись во Владивосток, позвонили обратно в Минобразования и сказали: соглашаюсь?

— Не совсем так, но около того. Ну, и почему бы и нет? Хороший университет, производит хорошее впечатление.

— Можете вспомнить первое впечатление, когда вы поняли, что вы этим будете управлять?

— Ответственность большая. Первое чувство, что это большая ответственность и высокое доверие.

— А в момент принятия решения каким вы видели вуз? Вы же были знакомы с ним отчасти. Что-то почитали, наверняка.

— Конечно. Я же в системе образования работаю, поэтому, конечно, представляла себе. Ну, может быть, не настолько близко, но представляла. Мне нравится этот университет, у него очень хорошие академические традиции, хорошая научная основа, научный потенциал, высокий уровень профессорско-преподавательского состава (ППС). По всем параметрам он высокий. Я хочу сказать, что дальневосточных вузов, в которых работают достаточно успешно долгие годы три диссертационных совета, немного. В университете есть несколько научных журналов из списка ВАК (Высшая аттестационная комиссия при Министерстве науки и высшего образования Российской Федерации — центральный орган в области присуждения ученых степеней и присвоения ученых званий. — Прим. ред.) с достаточно высоким импакт-фактором (численный показатель цитируемости статей, опубликованных в научном журнале. — Прим. ред.). И вообще, на фоне в целом системы высшего образования Дальнего Востока Забайкальский государственный университет выглядит очень достойно и занимает в этой системе очень серьезное место.

— Как вы оцениваете уровень образования в вузе?

— Для того чтобы оценить уровень образования, надо посмотреть на несколько объективных параметров. Первое, на что обычно смотрят, это всё-таки трудоустройство и успешность выпускников. Здесь у Забайкальского государственного университета всё выглядит очень и очень достойно. Есть портал «Факультетус», который является официальным источником данных о трудоустройстве, по нему в Минобре смотрят официальное трудоустройство выпускников на основании их отчислений в Пенсионный фонд, то есть эту систему не обманешь. И смотрят на ноябрь, то есть выпускники этого года в ноябре этого же года. Так вот, у Забайкальского государственного университета показатель трудоустройства составляет 85%. Это хороший процент.

— А в среднем по стране?

— В разных регионах по-разному, есть и 90, есть и 70, есть и 60. Восемьдесят пять — это очень хороший параметр. И речь идет только об официальном трудоустройстве. Мы знаем, что сейчас по-разному бывает. И мы видим своих выпускников абсолютно на всех ключевых предприятиях Забайкальского края, в сфере высшего менеджмента предприятий, в правительстве. То есть выпускники Забайкальского государственного университета, я не побоюсь сказать, — это те люди, которые сегодня держат экономику Забайкалья и социальную сферу. И, наверное, это говорит само за себя.

— Многие уверены, что ваш приезд связан с планами по присоединению ЗабГУ к ДВФУ.

— Я слышала такую историю. Даже очень серьезные люди мне задавали такой вопрос. Ну… (многоточие связано с небольшой паузой, в ходе которой Мартыненко подбирала слово. — Прим. ред.) смешно.

— Чувствуете сейчас отголоски объединения двух вузов — ЗабГУ и педагогического университета?

— Конечно, чувствую. И не только я, думаю, что его чувствуют все в университете. И это в некотором смысле наша проблемная зона на сегодняшний день. Объединение, несмотря на то что прошло уже более 10 лет, до сих пор видится как механистическое. Объединения содержательного не произошло, и мы это видим буквально в каждом шаге. У нас действительно хороший университет, но состоящий из разных составных частей, и сейчас мы занимаемся поиском какой-то общей концепции. И, наверное, мы не первые этим занялись, я думаю, что университет несколько лет ее ищет. И хотелось бы, чтобы мы эту работу продолжили. Все-таки очень важно найти позиционирование университета в целом, хотя все составные части сильны, самодостаточны, поэтому, наверное, и модель у нас будет своеобразная. Может быть, это модель нескольких сильных школ.

— Вы очень дипломатично говорите про до сих пор чувствующиеся последствия объединения. Мы это тут воспринимали так, что политен сожрал пед просто. И у меня сложилось ощущение, что была как будто бы обида со стороны бывшего педагогического университета. Вы чувствуете эту обиду?

— Иногда у коллег это проскакивает, и по некоторым признакам я не просто чувствую — я вижу, что действительно недостаточное внимание уделялось и педагогическому образованию, и гуманитарной сфере. С другой стороны, это важнейшая сфера и для университета — он не может существовать без полноценного гуманитарного образования, и для региона в целом. Конечно, можно и нужно делать упор на технические направления, потому что это востребовано экономикой и на сегодняшний день крайне актуально. Но при этом мы должны создать в университете равнопрочную конструкцию, которая действительно позволит нам удерживать все сферы жизни региона и развивать университет гармонично.

— Вы упомянули про силу профессорско-преподавательского состава в вузе. Это действительно ключевая, наверное, история: как чувствуют себя профессора и вообще все преподаватели. И классическая проблема, которая очень много лет обсуждается, это уровень оплаты труда педагогов в вузе. Мы говорили об этом с вашим предшественником в этом же кабинете. И мы вообще-то знаем, что есть майские указы президента, которые предполагают 200% от средней зарплаты по региону в средней зарплате ППС по вузу. И мы привыкли, что на бумаге всё в порядке, а когда начинаешь разговаривать с обычными преподавателями, они какие-то копейки получают — кто про 30 тысяч говорит, кто про 40 и совсем никто про 100 или 120. Как вы эту ситуацию видите на самом деле сейчас?

— Мы провели анализ этой ситуации. По объективным данным бухгалтерского учета, на сегодняшний день в университете 37% преподавателей, которые фактически получают заработную плату выше установленного показателя. Это наши официальные данные, но это данные по состоянию на 1 декабря, которые по состоянию на 31 декабря могут измениться в большую сторону (интервью бралось вечером 28 декабря. — Прим. ред.), поскольку мы еще не выплатили в полном объеме декабрьскую зарплату — время не подошло. И, соответственно, за год эти данные могут измениться. Но это действительно задача для университета.

— Какая? Повышение зарплаты?

— Повышение зарплаты той части преподавателей, которая пока у нас еще не дотягивает до необходимого уровня. Все 100%, наверное, никогда не дотянут, потому что есть начинающие преподаватели, есть старшие преподаватели без степени, у которых своя очень важная миссия в университете, и у них уровень зарплат всегда будет ниже, чем у преподавателей с учеными степенями и званиями. Мы сейчас ставим перед собой задачу, чтобы доля тех преподавателей, которые получают то, что у нас установлено указами, повысилась в университете. Потому что указы же тоже надо правильно читать. Они не о том, чтобы у нас была средняя [зарплата] в виде того, что один получает миллион, другой — 10 тысяч рублей, а в результате 505 тысяч средняя. Они же не об этом. Указы именно о том, чтобы обеспечить достойный уровень оплаты труда всем работникам профессорско-преподавательского состава. Мы их так и понимаем. И, соответственно, сейчас администрация университета вместе с деканами такую задачу себе ставит на 23-й год для того, чтобы выросло количество людей, которые получают в университете достойную заработную плату, прежде всего профессорско-преподавательский состав.

— Вы чувствуете вообще проблему низких зарплат у части ППС?

— Я ее не вижу по цифрам. Я смотрю отчеты по заработной плате каждый месяц, и я ее в цифрах как большой проблемы низких зарплат для университета не вижу. Зарплата же на ставку считается, и у нас есть преподаватели, которые работают совместителями или на какую-то небольшую долю ставки. На цифры их зарплат неверно было бы ориентироваться. Зарплата преподавателей складывается из базовой ставки, стимулирующих надбавок за конкретные результаты в работе, их устанавливают комиссии на факультетах, выплат по грантам и проектному финансированию для тех, кто в такой работе участвует. У нас есть достаточное количество профессоров и доцентов, у которых средняя зарплата по году 150 тысяч рублей и выше, это ведущие ученые, как правило. К сожалению, у некоторых наших преподавателей средняя зарплата, по данным бухгалтерского учета за 11 месяцев, не превышает 40 тысяч рублей на руки. Речь идет, как правило, о начинающих преподавателях, но и это мы тоже считаем для себя проблемой.

Мы действительно планируем в 2023 году запустить в университете проект поддержки наставничества, поскольку нам нужно думать в том числе о мерах материальной поддержки молодых преподавателей. Поскольку мы понимаем, что даже на стартовом уровне удержать молодых талантливых людей невозможно с такой зарплатой, хотя это тарифная ставка. Но тем не менее мы сейчас для себя ставим задачу подтянуть уровень оплаты труда молодых педагогов. Это совершенно насущно необходимо университету.

— Очень живо обсуждается тема того, что якобы вы взяли курс на омоложение профессорско-преподавательского состава. Насильного омоложения. Есть ли такие установки?

— Всё, что связано с насилием, — вообще не очень применимая к университету история. Насильно не только мил не будешь, но и образование не построишь.

Конечно, есть проблема у нас с молодыми кадрами, и об этой проблеме очень горячо говорили профессора, когда в преддверии Дня преподавателя высшей школы в ноябре коллеги проводили заседание профессорского собрания и меня пригласили там поучаствовать. И я слышала, насколько остро и эмоционально обсуждали профессора проблему отсутствия притока молодежи. Для них эта проблема отсутствия учеников, последователей.

В любом случае в эту сторону нужно двигаться. Мы и хотим в 23-м году запустить программу поддержки наставничества, в которой будут, с одной стороны, наши наставники, то есть наши доктора наук, профессора, ведущие ученые университета, которые уже подготовили в своей жизни не один десяток учеников. И наша задача сейчас — найти правильные мотиваторы для молодежи, чтобы к нам всё-таки приходили ребята в аспирантуру, в исследовательскую среду, оставались здесь, учились, защищали диссертации, становились преподавателями университета. Мы над этим думаем.

— То есть нет установки на выдавливание возрастных преподавателей?

— Ни в коем случае. Мы без них не обойдемся, не справимся. Мы же смотрим на результативность. Тут, видите, нельзя жестко связывать одно с другим, у нас и возрастные преподаватели дают высокие научные результаты, прекрасно преподают. Мы это видим, знаем и понимаем. Возраст — сам по себе не проблема. Результативность здесь важнее. К результативности нашего старшего поколения у нас сейчас вопросов нет.

— Как была выстроена, с вашей точки зрения, система дополнительного образования? Преподаватели говорили о том, что не хватало этого? Как вы это видите? Я про возможность выезжать за пределы региона для преподавателей, где-то у кого-то учиться. Мнение многих, что вуз был немножко замкнут в регионе в этом смысле. Или нет?

— Есть такой момент. И мы его сейчас прямо преодолеваем достаточно динамично, причем не только в отношении преподавателей, но и в отношении студентов. У нас только за IV квартал 22-го года порядка 50 студентов выезжали за пределы региона на разные мероприятия по совершенно разной тематике. И такой же ориентир по преподавателям.

Мы сейчас продумываем программу стажировок на следующий год. Нам, конечно, важно выстраивать и внутреннюю систему корпоративного обучения, как ее сейчас называют, повышения квалификации, ее очень не хватает, потому что на сегодняшний день есть прогрессивные методики в области высшего образования, которые нам нужно совместно осваивать, в том числе нужно выезжать на стажировки в те вузы, с которых не стыдно брать пример и нужно брать пример, туда, где прижились какие-то передовые практики. Мы сейчас планируем несколько таких стажировок, уже есть планы на первый квартал. И студентов будем продолжать интегрировать в студенческие сообщества — научные, творческие, спортивные. Это крайне важно.

Я думаю, что многие боятся того, что люди уедут, посмотрят и обратно не вернутся. Не страшно. Не боимся. Я вижу обратный эффект, мне он очень нравится: люди приезжают в университет с желанием, с идеями что-то сделать здесь.

— Вы к тому, что раньше этого было меньше?

— Конечно. Это тренд.

— Звучит тема про обучение в Сколково. Есть такое, кто-то едет обучаться?

— Есть. Учатся.

— Это ваши преподаватели вузовские?

— Конечно. Это наши молодые лидеры. Они прошли очень жесткий конкурс, причем его прошли не все из тех, кто подавал документы. Это была открытая информация. В Сколково есть школа трансформации высшего образования. Я сама ее окончила в свое время. Это топовая, так скажем, школа для управленцев в сфере высшего образования в нашей стране. Там конкурс объявляется на программы, мы эту информацию распространяем по факультетам. Наши коллеги проходили там конкурсный отбор, несколько человек прошли, и мы поддержали их обучение в Сколково.

— Это дорого?

— Это не дешево. Но я думаю, что наши люди дороже стоят, поэтому они там учатся.

— Это те люди, которые здесь работали до вашего приезда?

— Конечно. Это коренные жители Забайкальского университета, и я специально не изучала этот вопрос, но, по-моему, все они являются выпускниками ЗабГУ.

— Каким вы вообще увидели финансовое состояние вуза: плохо, хорошо, средне, есть проблемы?

— Об этом, что называется, не предупреждали, Это была некая новость и для меня, и для учредителя — финансовые результаты III квартала, которые мы получили. Я пришла на работу 13 сентября, III квартал, как известно, закончился 30 сентября. И финансовые результаты III квартала стали неожиданностью для всех.

— Какими они были?

— Мы получили перерасход средств, то есть несбалансированность доходов и расходов университета. Мы долго исследовали эту проблему и анализировали вместе с курирующими департаментами Министерства науки и высшего образования. Во-первых, она в университете существует не первый год, она назревала уже года 2–3, и, наверное, наступил какой-то критический момент. Она связана в основном с несбалансированностью доходной и расходной части бюджета. Мы эту проблему сейчас совместно преодолеваем, и думаю, что она будет решена.

— Несбалансированность — это недостаточные доходы или чрезмерные расходы?

— И то, и другое.

— Многие из тех, кто будет читать это интервью, не очень понимают, как финансируется вуз. Это федеральный бюджет?

— Вуз финансируется по очень несложной схеме. У нас есть часть финансирования из федерального бюджета, которую мы получаем за бюджетных студентов, и у нас есть часть внебюджетного финансирования. Есть принцип нормативно-подушевого финансирования, который очень просто интерпретируется: деньги идут за студентом. То есть за каждого бюджетного студента, который обучается в вузе, федеральный бюджет нам перечисляет определенное количество средств, и оно примерно равно той оплате, которая установлена по договорам. Соответственно, бюджетное финансирование вуза зависит только от одного параметра — численности студентов. Внебюджетные средства мы получаем от платных студентов, от оказания дополнительных образовательных услуг, от науки, а также от проектов другой, не противоречащей нашему уставу деятельности.

— Что значит деньги от науки?

— Это гранты, которые получают ученые из научных фондов, коллективы ученых, как правило. Это хозяйственные договоры с предприятиями, когда выполняется работа по заказу производственных предприятий, юридических лиц. Это для многих передовых университетов нашей страны достаточно большой источник доходов, большая доля средств в бюджете университета. Мы недавно с нашими деканами на одной из конференций общались с ректором регионального университета из Новочеркасска, в котором объем финансирования от научных проектов по заказам госкорпораций и предприятий составляет несколько миллиардов рублей. Это реалии сегодняшнего дня. И это не московский, не центральный университет, это региональный университет, который создал хорошие научные заделы, научную инфраструктуру, правильно выстроил взаимоотношения с индустриальными партнерами. И нам тоже надо стремиться к таким результатам.

У нас последние несколько лет федеральное финансирование несколько уменьшается, потому что, чего скрывать, Забайкальский государственный университет — это часть Забайкальского края, и он так же, как весь край, чувствует на себе проблему миграционного оттока.

— Мы можем называть сумму общего бюджета на год?

— Это открытые данные, они размещены на сайте университета. Размещен план финансово-хозяйственной деятельности на 3 года вперед, до 24-го года, то есть на плановый период трех лет. Размещается отчет за каждый год, и в январе мы разместим отчет за 22-й год. Сейчас размещен отчет за 21-й. В целом наш бюджет составляет порядка 1,5 миллиарда рублей в год.

— Можем примерно прикинуть в процентах из этих 1,5 миллиарда, сколько приходится на финансирование за студентов, а сколько там в процентах деньги, которые идут по договорам? И сколько в процентах та же наука?

— Сейчас у нас примерно 65% бюджетного финансирования, остальное — это внебюджет. И одной из наших проблем на сегодня является то, что в этой внебюджетной составляющей доходы от научных исследований очень незначительные. И здесь есть несколько причин. Мы разбирались в этом вопросе с нашими учеными, находимся с ними в постоянном диалоге и стараемся очень внимательно слушать в первую очередь наших ключевых исследователей. И многие говорят о том, что в университете были созданы не очень стимулирующие финансовые механизмы, которые демотивировали многих заниматься этой деятельностью, и исследователи переключились в большей степени на инициативные исследования, которые не связаны с выполнением конкретных задач производства.

Сейчас мы меняем финансовую политику в этой области. Буквально на днях издали несколько нормативных актов. Потому что все-таки университет должен быть полезен той промышленности и тем предприятиям, которые работают в регионе, и не только в регионе. И эту полезность мы должны чувствовать в том числе по финансовым вложениям предприятий в наши исследовательские и конструкторские проекты.

— С чем основная проблема в расходах? Чрезмерные траты на что-то?

— Здесь есть некая разбалансированность системы управления. Вероятно, это было связано с рядом объективных, а может быть, и субъективных факторов, но мы сейчас налаживаем, по сути, заново строим систему управленческого учета, в том числе настраиваем финансовые механизмы, которых очень не хватает преподавателям и нашим факультетам для того, чтобы развивать разные инициативы и виды внебюджетной деятельности. И мне кажется, что должна наладиться жизнь в этом плане.

— В 23-м году?

— Это же инерционные вещи. Я думаю, что в 23-м году мы должны увидеть первые положительные сдвиги в этом вопросе. Это, наверное, будет для нас признаком того, что мы выбрали правильный путь. Но я не думаю, что в 23-м году мы получим большой качественный скачок. Это игра вдолгую обычно, то есть нужно время, чтобы получить эффекты. Но когда-то же это нужно начать.

Мы работаем над тем, чтобы запустить несколько серьезных проектов именно в сфере исследований, лабораторий, конструкторских бюро. Есть такой интерес со стороны индустрии к нам. И три проекта мы сейчас прорабатываем. Таких проектов в университете не может быть слишком много. Не буду пока раскрывать все карты, боюсь сглазить. Поскольку это всё еще только складывается, но прорабатываем такие проекты.

— Вы можете быть убыточными внутри года? И если у вас сложился убыток, кто его покрывает?

— Теоретически можем. Никто не покрывает.

— То есть вы кредитуетесь?

— Мы не можем кредитоваться.

— А что вы делаете с недостатком?

— В части, например, оплаты труда мы можем рассчитывать на финансовую помощь министерства, но это крайняя мера, которая далеко не всегда включается. Вообще, сегодня вопрос ставится так, что качество университетского управления должно обеспечивать баланс доходов и расходов и стабильное функционирование финансовой системы вуза, а также его развитие.

— Обсуждается в кругу преподавателей, в том числе, что какие-то премиальные выплаты перед Новым годом исчезли в этом году внезапно.

— У нас выплата заработной платы, по коллективному договору, дважды в месяц, причем стоят конкретные даты: 21-е число каждого месяца и 6-е число следующего месяца — окончательный расчет. Когда 6-е число выпадает на выходные, то мы обязаны выплатить зарплату в последний рабочий день. У нас нет права сделать это раньше.

— Существует волнение, может быть, тоже искусственно созданное, а может быть, нет, про то, что студенты, которые учатся по договорам, теперь не могут платить в рассрочку и нужно платить в обозначенные договором сроки. Ничего не менялось здесь?

— Моя позиция такая, что для студентов, которые стараются и стремятся учиться, в нашей стране в государственном вузе финансовые проблемы не должны быть препятствием для получения образования. Я этой позиции не изменяю много лет в разных учреждениях. И здесь она точно такая же. Мы ее согласовали здесь с деканами, с нашими проректорами. То есть, если у студентов возникли финансовые трудности, конечно, мы ему находим способ эти финансовые проблемы каким-то образом решить. Это либо отсрочка, либо рассрочка с удобным для студента графиком платежей. Со студентами, попадающими в такие ситуации, мы заключаем дополнительные соглашения к договорам и руководствуемся этими дополнительными соглашениями. Естественно, студент обращается с заявлением, оно рассматривается, и формируется график платежей, который с ним согласовывается.

И у нас есть механизм перевода с платного на бесплатное, и, конечно, мы стараемся им пользоваться по максимуму. Достаточно много студентов переводится. Для этого нужно обеспечить хорошие академические успехи. То есть, если у студента плохие оценки, академические задолженности, этот механизм включать мы не имеем права — он утвержден федеральными правилами.

— Вы говорите о том, что если студент плохо учится и у него есть задолженность, то у него могут быть проблемы с получением рассрочки?

— Каждый случай рассматривается совершенно индивидуально. Иногда ребята попадают в такие сложные жизненные ситуации, когда из-за финансовых трудностей они начинают работать, подзабрасывают учебу. И, конечно же, для того и существуют здесь деканы, заместители деканов по воспитательной работе — для того, чтобы видеть каждого студента, видеть его конкретную ситуацию. И, конечно, мы находим способы помочь таким ребятам. Я бы сказала, что такой не отчислен ни один и не будет отчислен. Но есть ситуации, когда мы, например, человека не видим в университете два года. Здесь, мне кажется, без комментариев.

— Вы поменяли практически всех проректоров. С чем это связано? Это своеобразная оценка работы предыдущего ректората?

— Во-первых, далеко не всех. И изменения не столь масштабны, как вы говорите. Абсолютное большинство руководителей управлений, департаментов продолжает работать, и департаменты продолжают работать в том же составе. Несколько кадровых перестановок действительно произошло, но я бы назвала это плановой ротацией. И мне кажется, что, если бы даже не поменялся главный руководитель, то это следовало бы сделать. Даже в советские времена существовали правила ротации управленческих кадров: людям не давали работать на управленческих позициях больше пяти лет и, в общем-то, правильно делали. Потому что есть такой эффект, как замыливание глаза. В ЗабГУ многие руководители более 20 лет работали на своих позициях, и, наверное, на какие-то вещи нужно просто смотреть где-то по-новому, более критично, обновлять какие-то подходы.

Это не связано с тем, что кто-то как-то не так работал. Я благодарна команде, которая работала, они создали здесь неплохие механизмы, хорошие заделы, но, очевидно, вузу нужно обновление, в том числе в ключевых сферах деятельности.

— С вами приехало какое-то количество управленцев — это ваша команда или это люди, которые захотели за вами поехать, вы их позвали?

— Сегодня весь университет — это моя команда, и я ценю каждого из них. Да, приехали к нам некоторые коллеги, и большое спасибо коллективу, что их приняли.

— Их приняли?

— Да, и очень доброжелательно. Не было каких-то вопросов с адаптацией, с неприятием. Им очень комфортно в коллективе работать, интересно, много нового опыта.

— А кто это?

— Все эти люди попросились в Забайкалье сами, то есть никого сюда насильно не тянули и долго не уговаривали.

— Это вы им предложили?

— По-разному. Кто-то позвонил и захотел сам. И продолжают звонить.

— Это ваши соратники?

— Из разных университетов люди. Друзья, коллеги, партнеры, с кем-то работали вместе, с кем-то где-то пересекались. И это не только Владивосток, не только ДВФУ, это люди из других регионов и с очень разным опытом. Мне кажется, что это очень важно, чтобы в университете был представлен разный опыт. У нас и сейчас в университете есть преподаватели, которые являются выпускниками очень многих университетов нашей страны, которые приехали в свое время, еще в Советском Союзе, по распределению. Это очень важно, чтобы университет представлял собой копилку разных опытов и разных школ — и научных, и управленческих. Ребята приехали по своему желанию, им очень интересно Забайкалье. Всем очень нравится Чита.

— Можете назвать ключевых людей, которые с вами приехали?

— Конечно. Это проректор по молодежной политике Михаил Николаевич Казмерчук. Мы с ним много лет знакомы, но работали вместе далеко не всегда, шли по разным траекториям. Он достаточно давно в молодежной политике, очень ценный опыт получил. Мы с ним когда-то работали в одном университете, он был одним из ключевых людей в волонтерском корпусе Олимпиады в Сочи. После этого работал в разных сферах, в сфере молодежной политики. У него талант педагога, он очень хорошо взаимодействует со студентами, очень хорошо их понимает, всегда принимает их сторону. Даже если он им этого не показывает, то перед администрацией всегда отстаивает студентов. Он у нас сейчас занимается всем, что связано с молодежной политикой и воспитательной работой. Он, кстати, очень доволен тем коллективом, который ему достался, и очень благодарен опять же предшественнику Кузнецову (Виктор Кузнецов с сентября 2006 года по сентябрь 2022 года был проректором по воспитательной и социальной работе сначала Забайкальского государственного педагогического университета, после объединения вузов — ЗабГУ; после смены ректора, судя по информации с сайта вуза, работает доцентом кафедры истории. — Прим. ред.).

— А где Кузнецов?

— Кузнецов работает на кафедре, он перешел на преподавательскую работу, но он продолжает взаимодействовать с управлением в качестве неформального советника. Он часто участвует в подготовке мероприятий, в самих мероприятиях. И, конечно, ему дорога эта сфера, он много лет ей отдал, это совершенно понятно. И его опыт нам тоже очень полезен и пригождается. Спасибо ему большое, что он не отказывается в этом участвовать. Там действительно очень сильный, очень хороший коллектив. Творческий центр ЗабГУ и спортивный клуб — это вообще очень сильные и очень классные проекты.

— Еще кого-то отметите?

— Проректор по науке и инновациям. Сначала коллектив немного был напряжен, потому что это была непривычная для ЗабГУ история — молодой проректор по науке и инновациям. Хотя он не настолько молодой, как выглядит внешне, если честно. Илья Владимирович Купряшкин — член Координационного совета по делам молодежи в научной и образовательной сферах Совета при президенте Российской Федерации по науке и образованию, как член этого совета он является куратором молодежной науки в Дальневосточном федеральном округе. Он сам из Амурской области, защищался и развивался в научной школе Бурятского госуниверситета, работал в университете ИТМО (Институт точной механики и оптики, Санкт-Петербург), в Московском государственном педагогическом университете, в принципе, неплохо знает наш университет, и он очень давно дружит с нашим советом молодых ученых и считает его одним из лучших в Дальневосточном федеральном округе. У них там хороший контакт и хорошее взаимодействие, и он совершенно осознанно приехал в Забайкалье. Ему очень хочется внести свой вклад в развитие науки в контексте тех задач, которые сейчас ставятся. И я вижу, что он уже очень активно включается, и уже есть некоторые результаты даже.

— А где предыдущий проректор по науке?

— Алиса Николаевна (Хатькова — работала проректором по науке и инновациям до назначения Мартыненко. — Прим. ред.) также работает на кафедре, она сейчас выполняет очень серьезный грант. Это самый большой научный грант в нашем университете. У нее сформирован коллектив, большой блок работы, и она приняла решение сосредоточиться на этом гранте.

— Она его приняла или ей помогли принять это решение?

— Это был вопрос взаимных договоренностей.

— Чем занимается бывший ректор Иванов?

— Он работает советником в ректорате, курирует вопросы, связанные в основном с научной повесткой. Сейчас он у нас занимается совместно с Ильей Владимировичем Купряшкиным программой развития наставничества, поскольку эта программа охватывает два аспекта: как молодежь, так и как раз наставников, то есть старшее поколение преподавателей. И Сергей Анатольевич занимается второй частью программы, связанной с подбором тех наставников, которые через несколько лет должны будут вырастить нам молодое поколение преподавателей и ученых. И второй аспект, которым он занимается сейчас, — это объединенная редакция научных журналов. То есть Сергей Анатольевич сейчас тоже научными вопросами занимается.

— Долго он будет ими заниматься, или вы не можете предсказать?

— Пока работает и никаких других планов он своих не объявлял.

— Что произошло с пресс-службой, будете ли вы ее менять, как вообще будет развиваться это направление?

— С ней пока еще ничего не произошло, они работают все. А вообще это направление в университете нужно, с моей точки зрения, несколько оживлять и усиливать. У нас недавно состоялся в этом плане достаточно конструктивный разговор с кафедрой журналистики, и, как мне кажется, мы друг друга услышали и поняли, что и для студентов [кафедры] журналистики работа в медиапространстве университета была бы интересной и полезной практикой, и для университета это был бы, наверное, тоже очень хороший вариант, потому что наша целевая аудитория — это студенты, и нам важно, чтобы мы в медиапространстве общались с нашими студентами на том же языке и по тем темам, которые им прежде всего важны и интересны.

— Значат ли ваши слова, что вы хотите большей открытости вуза чем та, которая была?

— Конечно. Университет — это открытая территория по определению. И по закону, и по сути. Соответственно, нам нужно больше открытости во всех вопросах, больше информации о том, что мы делаем, какие наши планы, почему они такие, какие решения мы принимаем и почему. Нам нужно больше знать о жизни друг друга, потому что университет достаточно большой, и нам здесь важно понимать, что, где происходит, на каком факультете, в каких наших подразделениях. У нас же не только факультеты, но и другие подразделения — музей, например, очень творческие люди там работают, очень интересные, с классными проектами в сотрудничестве с различными и некоммерческими организациями и индустриальными партнерами. И, конечно, хотелось бы, чтобы университет об этом в большей степени знал. Поэтому экосистему медиапространства университета нам нужно развивать.

— Тема открытости достаточно актуальна в связи с какими-то событиями, которые вокруг вуза происходят. Вы наверняка слышали обсуждения, которые связаны с возможной передачей корпуса на Амурской. И многие восприняли это как попытку что-то сбрасывать с баланса университета или зарабатывать на продаже имущества. Давайте начнем с передачи корпуса на Амурской: какой план, что это за история?

— Не существует механизмов заработать на федеральном имуществе, поэтому я думаю, что об этом даже говорить не стоит. Вообще, одна из проблем университета в том, что он не интегрирован внутренне. Его интеграции не способствует в том числе территориальная разбросанность. У нас на балансе университета более 100 объектов недвижимости общей площадью ни много ни мало 135,5 тысячи квадратных метров. То есть у нас очень большой имущественный комплекс. Помимо того, что он очень большой, он очень разрозненный территориально. И история с тем, что университет разбросан по городу, не способствует его внутренней интеграции. Конечно, в идеале хотелось бы, чтобы у нас был единый кампус, единое пространство, где мы могли бы быть единым университетом, где образовывались бы междисциплинарные связи, междисциплинарные проекты, новые идеи бы рождались. Но пока у нас такой возможности нет.

Тем не менее есть задача собрать университет хотя бы в рамках пространства трех основных локаций, которые сейчас есть. Наверное, нам имеет смысл интегрировать наши направления в рамках этих трех локаций, что будет способствовать внутреннему единству университета.

— Три локации — это где мы находимся (интервью проходило в кабинете ректора в главном корпусе ЗабГУ на улице Александрово-Заводской. — Прим. ред.), это бывший главный корпус (имеется в виду корпус бывшего педагогического университета на Бабушкина. — Прим. ред.) и это Кастринская (на улице Кастринской расположен горный институт ЗабГУ и здание бывшего машиностроительного факультета, в помещениях которого, в частности, занимаются воспитанники лицея ЗабГУ. — Прим. ред.)?

— Да. Мы находимся в итерационном процессе разработки стратегии университета. У нас там есть группа, которая занимается инфраструктурной и кампусной политикой. И коллеги нарисовали картинку и выработали концепцию, что нам нужно хотя бы как-то так собраться и думать о том, как обеспечить внутреннюю связанность этих корпусов.

Тут, конечно, много ложится и на цифровую систему университета. Мы буквально завтра на ученом совете будем обсуждать планы по внедрению системы электронного документооборота в 23-м году. Тут есть вопросы и к цифровой системе внутренней связанности, и, наверное, надо думать над транспортной логистикой. Сегодня у нас студент тратит до 180 рублей в день на транспорт с учетом того, сколько ему приходится перемещаться между корпусами. Это много. А читинская зима не очень располагает к прогулкам пешком на достаточно большие расстояния. Поэтому мы хотим добиться более компактной организации нашего университетского пространства.

— Вы отказываетесь от корпуса на Амурской, потому что он не ложится в концепцию этих трех локаций?

— Мы не говорим, что именно так, но во всяком случае определенная логика в этом есть.

— То есть корпуса на Амурской не будет?

— Я не могу об этом сказать. Это решение в процессе.

— Но обсуждается именно такая концепция?

— Да, обсуждается именно такая концепция.

— Вы ее обсуждали с преподавателями, которые в этом корпусе работают, или поставили их перед фактом?

— Вообще-то сама эта идея обсуждалась в университете неоднократно.

— До вас?

— Конечно. Это была достаточно давняя история. И буквально в первые дни, когда я здесь стала работать, ко мне с этим вопросом пришли заведующие кафедрами, которые работают в этом корпусе, буквально с вопросом: как видите наш переезд, наше перемещение? То есть эта история, я так понимаю, достаточно долгоиграющая, и так или иначе в повестке университета она присутствует уже какое-то время, это не гром среди ясного неба и не новость, это просто логически последовательный шаг для университета.

— А что происходит с музеем народного образования, который на Бабушкина, 129а?

— А что с ним происходит? Он работает, как обычно, насколько я знаю.

— Нам говорят о том, что этот музей хотят закрыть.

— Ну, вы знаете, сегодня мы узнали с вами о том, что мы якобы и книги там куда-то деваем. Поэтому я даже не знаю, что здесь прокомментировать. Но если хотят, то кто?

— Не знаю. Вы не собираетесь закрывать музей народного образования?

— Нет, не собираемся.

— А что будет со зданием на Бабушкина, 129а, потому что оно было закрыто фактически последние годы, и ничего там не происходило, насколько я понимаю.

— Там действительно есть проблема, которую сейчас мы совместно с Артёмом Вадимовичем Жуковым (заведующий музейным центром ЗабГУ. — Прим. ред.) совместно решаем. Я ее вообще, честно говоря, даже понять толком не могу. Она связана с тем, что руководство университета по каким-то причинам запретило музею вести, собственно говоря, экскурсионную деятельность, открывать его для посетителей. Я не могу пояснить почему.

— Вы еще не разобрались?

— Нет. Я даже не могу себе представить логику такого решения. Сейчас музей работает как научное учреждение, которое занимается фондами. Там очень много работы проводится совместно с Министерством культуры. Музей находится под ведомством проректора по науке и позиционируется как наше научное подразделение.

— Вы имеете в виду музей народного образования?

— Я их все имею в виду. Весь музей — это единый музейный комплекс, просто он располагается в двух зданиях. Частично он выполняет учебную функцию, студенты профильных направлений проходят там занятия по программе. А вот музей как музей, куда можно прийти посмотреть экспозицию, прийти на экскурсию, на какое-то тематическое мероприятие, в последние годы практически не функционировал. И мне это кажется очень странным, я эту логику не могу понять и объяснить, и, конечно, от этого очень теряет и университет, и город, и школьники, которые могли бы ходить туда и заниматься, потому что фонды музеев богатейшие.

— Это, во-первых, фонды богатейшие, а во-вторых, если уж мы говорим про это здание, то это очень красивое историческое здание, которое находится около бывшего главного корпуса.

— Да, красивое, аккуратное, очень симпатичное, правда. И второе музейное здание у нас тоже очень красивое, они оба красивые. И я думаю, что после Нового года мы обрадуем Читу. Мы пока не будем говорить чем.

— Сегодняшняя история, вы ее даже упомянули, про библиотеку, которая, оказывается, располагалась в том корпусе, который принято считать педагогическим общежитием. С ним что? С общежитием, с библиотекой? Мы сегодня услышали мнение, что общежитие отдадут городу.

— Не могу прокомментировать. Не знаю такого. Про библиотеку знаю. Там работают очень грамотные люди. Там очень профессиональный директор библиотеки. Я думаю, что она знает, что делает. И, скорее всего, это какой-то рабочий процесс, но никакой кампании, связанной с библиотекой, никаких специальных установок в отношении библиотеки нет, кроме дальнейшего развития. Там, еще раз повторяю, грамотный, самостоятельный руководитель, который знает, что он делает, и мы ему полностью доверяем.

— Я учился в ЗабГУ, на энергетическом факультете (корпус расположен рядом с нынешним главным корпусом вуза наверху улицы Баргузинской. — Прим. ред.), после окончания вуза очень много контактировал с педагогическим университетом, хорошо его тоже знаю. И когда объединялись вузы, мое представление было таким, что ректорат объединенного вуза должен быть в центре города, в том месте, где был ректорат педагогического университета. Но поскольку это, как нам казалось, было всё-таки поглощение педа политеном, ректорат остался здесь. Вам сейчас как видится: ректорат здесь останется или все-таки там удобнее?

— Я бы, наверное, согласилась с вашей логикой. Конечно, было бы логичнее во всех отношениях и удобнее расположить ректорат администрации университета в центре. Но сейчас не очень понятно где, потому что пространство, которое занимал ректорат когда-то в педе на Бабушкина, мы уже фактически отдали студентам. Однако у нас есть еще более серьезные планы, чтобы на той локации создать открытый для города молодежный центр, наш студенческий центр. Там у нас находятся все наши творческие коллективы, руководители творческих коллективов, хорошая инфраструктура для творчества, концертные залы, студии и так далее. И, конечно, там обжились ребята, им там очень удобно. И с этой точки зрения сейчас занимать всё это администрацией абсолютно нелогично.

— В общем, нет еще решения.

— Ну, мы пока работаем здесь.

— Много обсуждается тема кампуса. Вы тот человек, который знает, что такое студенческие кампусы. Насколько эта тема вообще близка к реальности в Чите, что это из себя может представлять и где это может быть?

— Я думаю, что она близка к реальности, хотя это проект на долгие годы. Это не та история, которая решается за один и даже за два года. У нас в университете создана рабочая группа, ее возглавила заведующая кафедрой строительства Марина Борисовна Мершеева. В рабочую группу входят как преподаватели строительного факультета, так и студенты. И они придумывают, я бы так сказала, кампус совместно с КБ, которое ведет проекты, связанные с мастер-планом (речь о КБ «Стрелка», которая создавала так называемые мастер-планы развития региональных центров Дальневосточного федерального округа, в том числе Читы. — Прим. ред.). Они за последние месяцы, которые мы с ними работаем, провели огромную работу по выбору участка, по обоснованию выбора этого участка. Эта работа ведется совместно с главным архитектором Читы. Нашим преподавателям интересно и приятно эту работу вести, потому что почти все чиновники, которые занимаются градостроительной политикой в Чите и в крае, — это всё их выпускники.

Эта работа продолжается. Мы будем активно помогать региону в формировании заявки на кампусные проекты — выходит на конкурс по созданию кампусов регион, а не университет. Но мы понимаем, что мы главные интересанты, и, конечно, мы будем всячески помогать и очень активно участвовать в создании этой заявки и уже участвуем в этом сегодня. Здесь полное взаимопонимание у нас с правительством, со всеми вице-премьерами, которые с разных сторон курируют вопрос создания кампуса.

Вообще зайти на конкурс по кампусам — это огромная работа, и это не просто заявка. Там нужно действительно обеспечить высокую степень проработки. Но я думаю, что мы очень сильно постараемся для того, чтобы в 23-м году регион на такой конкурс вышел.

— Речь идет о кампусе межвузовском или кампусе для ЗабГУ?

— Окончательного решения в этом вопросе еще нет.

— А ваша позиция?

— Кампус по определению — это межвузовская конструкция. Это вообще другая модель жизни университета. Это не то, к чему мы привыкли сегодня. Это научная, образовательная и социальная инфраструктура, включающая в том числе жилье, причем разного типа и разного юридического статуса: это и общежития для студентов, и арендное жилье для преподавателей, например, и инфраструктура спортивная, и инфраструктура, где можно заниматься творчеством. Это может быть конгрессно-выставочная инфраструктура, учебные корпуса, лаборатории специализированные, которыми могут пользоваться все люди, которые занимаются наукой, высшим образованием, в том числе приезжие из других университетов, регионов, на основе так называемой кампусной карты. Вот примерно такая модель.

Она, конечно, очень непривычная на сегодняшний день, она звучит как что-то вообще совершенно запредельное и выходящее за рамки наших сегодняшних представлений. Но в таком контексте это, конечно же, межвузовская инфраструктура.

— Если предположить, что кампус появился, то это какая-то новая территория, условно заново застроенная? А эти все корпуса куда передаются — городу?

— Этот вопрос отдельно прорабатывается в заявке, которая подается в Минобр. Пока решения нет. Вопрос не проработан до конца, но по опыту тех регионов, которые уже в процессе, которые уже строят кампусы, у которых уже поддержаны заявки, как правило, ранее существовавшая инфраструктура передается в региональную систему образования. Она же построена как образовательное учреждение, соответственно, она может точно так же служить для размещения региональных колледжей, школ, других каких-то образовательных учреждений, центра дополнительного образования, например. То есть здесь важно, что она остается в системе образования.

— Если предположить, что регион подаст заявку, ему удастся привлечь это финансирование, федеральное, видимо, то это перспектива какого времени — 5, 10 лет?

— С учетом этапа проектирования, мне кажется, надо говорить о 7–10 годах, потому что там очередями всё это вводится, не всё сразу.

— Как вы оцениваете материально-техническую базу вуза сейчас? Вот то место, где мы находимся, на горке (Горка — просторечное название территории, на которой располагается главный и ещё несколько корпусов ЗабГУ в районе улиц Баргузинская — Петровско-Заводская и Александрово-Заводская. — Прим. ред.). Оно мне кажется каким-то неприкаянным: деревьев мало, заборы какие-то не очень красивые.

— Не только вам оно таким кажется.

— Для меня это всегда было удивительным, еще со времен моего студенчества. Уже столько лет прошло, лет 20 назад я его закончил, и всё это здесь голое такое.

— Я, наверное, с вами вынуждена буду согласиться, и эта рабочая группа, о которой я говорила, кроме этого большого кампусного проекта, проработала также вариант некого благоустройства, некой трансформации этого пространства, в котором мы сейчас находимся.

Мы понимаем, что в любом случае, будет кампус или не будет, если он будет, в любом случае он будет не завтра, а нам надо здесь жить и работать. И, конечно же, студенты и преподаватели должны жить в хороших условиях, и поэтому мы будем думать и заниматься постепенным, поэтапным совершенствованием этой инфраструктуры. Один из болезненных для нас вопросов: это когда стоят общежитие, спорткомплекс, а между ними остается два деревянных дома. Что с этим делать, пока непонятно.

— Насколько я знаю и слышал от преподавателей, научные исследования, которые проводятся сотрудниками университета, часто не находят применения в практической деятельности. Некоторые кандидатские диссертации, насколько я понимаю, защищаются ради того, чтобы защититься. Монографии пишутся для того, чтобы написаться; научные работы проводятся для того, чтобы они просто были. Видите эту проблему?

— Эта проблема есть, но она есть во многих университетах России и, вероятно, это одна из самых серьезных проблем системы высшего образования. Основной целью программы стратегического академического лидерства «Приоритет 2030», в которой ЗабГУ, кстати говоря, участвует, является преодоление этого разрыва и изменение логики исследований в университетах, как говорят, на продуктовую логику, когда мы идём не столько от собственного научного интереса, сколько от тех реальных задач, которые есть в промышленности. И наши исследования должны быть направлены на решение этих реальных задач, на совершенно конкретные разработки.

В такую логику сейчас поворачивает исследовательскую повестку университетов наш регулятор — Министерство науки и высшего образования, да и сама жизнь. И еще раз повторю, «Приоритет 2030» — это как раз всероссийская программа, направленная на поддержку университетов, которые в такую логику выстраиваются. У нас эта проблема есть. И это, наверное, одна из главных задач, над которой нам нужно работать в сфере нашей исследовательской политики. Для нас это один из самых главных векторов развития.

— В структуре вуза есть лицей, который раньше был двумя лицеями — педовский и политеновский. Сейчас это единый лицей, который на Кастринской работает. Не очень понятно: он вроде был в структуре вуза и на базе вуза, и с преподавателями вуза, и с сотрудниками вуза, вроде бы к Минобру должен относиться, это же региональная система образования. Как вы вообще оцениваете это подразделение? Как вы его воспринимаете, как часть вуза или как нечто внедренное от Минобра?

— Я знаю, что в сам проект лицея в его сегодняшнем воплощении очень много сил и энергии вложила Татьяна Константиновна Клименко лично (нынешний министр образования региона, доктор педагогических наук, профессор ЗабГУ. — Прим. ред.). Это, по сути дела, ее детище. Знаю, что Светлана Ефимовна Старостина (проректор по образовательной деятельности ЗабГУ. — Прим. ред.) тоже достаточно большой вклад внесла в его развитие. И, наверное, можно сказать, что это в некотором смысле детище нашего педагогического блока, исходя из того, какие люди там участвовали.

Юридически это нормально, во многих вузах есть такие структурные подразделения. Они существуют именно в орбите вуза, хотя, конечно, это в некотором смысле часть региональной системы образования, потому что они точно так же участвуют во всех региональных мероприятиях, олимпиадах и так далее.

Я бы сказала, что лицей — это гордость университета. Это сильнейший проект, это видно по всему. Вчера мы всем ректоратом были на мероприятии, спасибо большое директору, она нас пригласила на финальное мероприятие семестра. Там у них были творческие отчёты по литературе у 9-х и 11-х классов. Видно, конечно, очень здорово уровень образования, который даёт лицей. Причём я бы сказала, что уровень образования — не баллы ЕГЭ, безусловно высокие, которые дети получают; а уровень образования, потому что образование — это больше, чем ЕГЭ, и больше, чем любые оценки, которые стоят. Уровень личностного развития, который получают там ребята, — результат совершенно грандиозной работы педагогического коллектива, виден профессиональный уровень самого коллектива. Поэтому я считаю, что лицей — это один из лучших проектов Забайкальского государственного университета. И, конечно, мне больше всего хочется, чтобы выпускники лицея становились студентами университета.

— Это очень сложная задача.

— Некоторые мысли есть на этот счет, как это сделать. Я понимаю, что часть ребят, конечно, будет уезжать, потому что они уезжают обычно за своей мечтой. Многие из них едут в специфические учреждения, например, в Московский авиационный институт многие ребята поступают. В Забайкалье негде учиться на летчиков, на авиационных инженеров, поэтому они будут, конечно, уезжать. Но очень хочется, чтобы часть ребят оставалась здесь. Здесь абсолютно точно есть точки для приложения их талантов. И задача университета — это уже задача факультетов, мы сейчас ее прорабатываем, думаем над этим — создать такие программы, которые бы обеспечивали необходимые для их запросов условия для развития.

— Я не буду вас спрашивать про то, какие факультеты или кафедры вызывают у вас вопросы…

— Наверное, было бы несправедливо кого-то выделять.

— Но несмотря на то, что вы говорите, что несправедливо выделять, может быть, что-то хочется все-таки выделить. Какие подразделения кажутся вам наиболее яркими сейчас? Что вызывает, что сразу вызвало приятное удивление?

— Я честно скажу, что абсолютно на каждом факультете есть фишки. Сказать, что где-то нет ничего, не могу. Приятно удивило очень многое.

Возьмем, например, тот же гуманитарный историко-филологический факультет. Там много интересного, например, там есть группы преподавателей, которые являются хранителями языков и культуры народов Забайкалья. Мне кажется, мы тоже этому должны уделять больше внимания, чем сейчас, и мы как раз обсуждаем сейчас с факультетом, руководителями и преподавателями, как нам поддержать это направление. Оно, наверное, не приносит университету больших денег и не будет приносить никогда, но это же история про смысл. Это бесценная совершенно вещь, и, конечно, мы ее должны будем поддержать и сейчас думаем, как это сделать.

Например, само по себе явление — Академический хор студентов горного факультета. Мне кажется, что к этой формулировке даже добавлять ничего не нужно. Причем совершенно потрясающий хор с совершенно великолепным репертуаром. И когда мы думали с коллегами про профориентационную программу, я увидела этот хор и говорю: «А что тут думать? Надо хор отправить с концертами по Забайкалью и всё. И вся профориентационная программа, и все абитуриенты будут наши».

Я была крайне удивлена тем, что у университета есть оркестр. Прям свой оркестр своих студентов. Я вам хочу сказать, что таких университетов, кроме вузов культуры и искусств, считаное количество вообще в стране. Здесь прям на полном серьезе — оркестр. И таких историй в университете много.

— Как себя чувствует ваша химия здесь (Мартыненко — кандидат химических наук, много лет преподавала химию во владивостокском вузе. — Прим. ред.)?

— Вот химия чувствует себя не очень. И она относится к тем направлениям, к тем специальностям, их, кстати, немало, которые закрыли в последние годы, тут я искренне скажу, что, на мой взгляд, это ошибочное решение, потому что регион много потерял на этом.

Да, у нас тоже есть синусоиды популярности в высшем образовании — то одни специальности на пике популярности, то другие. И такие колебания рынка и колебания интереса у нас тоже существуют, но из этого никак не следует, что что-то нужно закрывать. Мы сейчас думаем о том, как нам восстанавливать многое из того, что было закрыто в прошлые годы.

Химия — это один из аспектов. Буквально сегодня у меня очередная заявка от инвестпроектов в сфере горной отрасли на специалистов, кто им нужен, и на второй позиции по количеству стоят инженеры-химики. Конечно, им нужны не просто химики, а химики с пониманием отраслевой специфики.

Сейчас, развивая проект горной академии, мы думаем, что одна из специальностей, которая туда должна войти, это как раз химия. И восстановить это будет, наверное, не очень просто, потому что университет потерял потенциал получения бюджетных мест в этой области. Но надежду оставляет то, что на кафедре до сегодняшнего дня остался очень неплохой коллектив, там активная заведующая кафедрой, и она полна решимости сделать всё, чтобы восстановить эту специальность. И вот эта решимость, я думаю, как раз то, что нам поможет восстановить.

— Можно ли быть людям, которые работают в университете, несогласными с вами?

— Конечно. Многие не согласны. Это нормально.

— Вы не будете их за это преследовать?

— А как? У меня же нет силового блока, который будет преследовать.

— Вы можете их уволить, в чем-нибудь ограничить.

— Вы знаете, один из моих управленческих принципов такой: если мы с тобой согласны, то зачем мы здесь собрались? Тогда нужно просто идти и работать. Университет силен тем, что здесь сталкиваются разные мнения, разные точки зрения, и именно в этих процессах рождается истина. Единственное, что мне кажется, очень важно всегда сохранять культуру дискуссии. То есть нужно уважать друг друга и доверять друг другу. И во всех вопросах можно найти какие-то решения.

— Как выстроились отношения с краевым Минобром, с краевым правительством?

— Рабочие конструктивные отношения.

— Многие воспринимают вас человеком губернатора. А вы себя как воспринимаете?

— Я себя воспринимаю как человека Забайкальского государственного университета.

— И подчиняетесь вы федеральному министерству или профильному?

— Я подчиняюсь тем задачам, которые стоят перед университетом. Мне кажется, что у руководителя не может быть других задач и другой религии, кроме тех задач, которые стоят перед его университетом.

— Как вы устроились здесь у нас?

— Отлично.

— Где живете?

— В квартире.

— Это квартира, которую вам снимает университет?

— По условиям контракта с Министерством науки и высшего образования мне предоставляется жилье.

— Оно вас устраивает?

— Абсолютно. Более того, я приятно удивлена уровнем. Я живу в достаточно новом доме, и уровень жилья меня удивляет.

— Лучше, чем во Владивостоке?

— Он лучше, чем во многих городах России. Намного лучше, намного выше. То есть очень цивилизованные дома, очень цивилизованный подход к территории около дома. Причем это жилье экономкласса, потому что мои соседи — это молодые семьи с детьми, представители каких-то силовых ведомств. Я поинтересовалось ценами на квартиры и вижу, что это жилье достаточно доступного класса по дальневосточной ипотеке, и в этом плане Чита может гордиться таким уровнем городского строительства. Строят Читу, кстати, тоже выпускники ЗабГУ.

— Просто удивительные вещи про Читу говорите.

— А почему бы этого не говорить? Мне действительно очень нравится и город, и край.

— Проректоры, которые с вами приехали, тоже получили жилье?

— Проректоры живут в общежитии. Кто-то из них снимает квартиру за свои деньги.

— Про ваш стиль работы уже тоже достаточно много слухов ходит. Свет у вас тут горит. Мы с вами уже разговариваем в девятом часу вечера. Как работаете? До ночи каждый день?

— Для меня это обычный режим. Я всю жизнь в нем живу, и я ничего в нем не вижу особенного для себя.

— Должны ли ваши коллеги следовать этой вашей практике работы допоздна?

— Ни в коем случае. Я очень трепетно отношусь к личному времени и к личной территории работников. Иногда я себе позволяю ее нарушать, но только в очень крайних случаях. Я даже уже знаю, кто во сколько ложится спать, и поставила себе напоминание ни в коем случае не беспокоить людей, когда они отдыхают.

— Какой вы руководитель: демократичный, авторитарный, открытый, закрытый, как вы себя характеризуете?

— Мне кажется, такую самооценку сложно давать. Это, наверное, со стороны виднее, но я скажу, что для меня очень важна честность — в отношениях, в действиях. Даже когда что-то происходит не так, — а мы все что-то делаем не так, мы все допускаем ошибки, — очень важно, чтобы в команде было доверие, чтобы люди могли прийти и сказать о проблеме и обсудить ее. Я говорю всегда своей команде, что я должна узнавать о проблемах от вас, а не от каких-то внешних органов или откуда-то со стороны. То есть, если вы видите проблему или если вы, извините за выражение, вляпались, так бывает, нужно прийти и обсудить эту ситуацию и совместно найти выходы из нее. Поэтому для меня важна честность и очень важно, чтобы для человека в управленческой команде превыше всего были интересы университета. Многие из них уже это поняли. Некоторым пришлось понимать не сразу, но поняли.

— Ваши двери открыты для ваших сотрудников?

— Абсолютно. Да, они все знают, у меня рабочий телефон круглосуточно доступен. Я ценю личное время людей, но они знают, что мой телефон 24/7 для них доступен. Я его не выключаю никогда, даже ночью.

— По вашим ощущениям, вы надолго приехали в Забайкальский край работать?

— Хотелось бы. Мне нравится. Мне здесь нравится всё. Я вижу, я знаю прекрасно, что здесь есть проблемы, но проблем нет только на кладбище — там тишина. Там, где есть живые люди, там, где есть процесс, там всегда есть проблемы, и более того, управленческая наука говорит о том, что чем быстрее идет развитие и чем выше его цели, тем больше проблем. Проблемы — это нормально. И это даже хорошо. Отсутствие проблем — это признак застоя, стагнации. Поэтому проблемы есть в Забайкальском крае. Они есть в Чите. Они есть в нашем университете. Я не слепая, я вижу их. Я всё прекрасно знаю и про экологию, и про не очень ухоженные местами улицы, и про наш кампус. Мы с вами упомянули этот вопрос. Я всё это прекрасно знаю, но знаете, много есть психологических трюков, когда в одной и той же картинке один видит одно, другой видит другое.

Что захочешь, то и увидишь. Я вижу прекрасное Забайкалье. Я вижу интересный, самобытный регион с удивительной, интересной и пока непостижимой для меня культурой, но я очень хочу в ней разобраться и хотя бы на каком-то уровне ее постичь и почувствовать. И быть здесь полезной.

Вижу совершенно великолепную природу. И причем, мы, приморские, все делимся тем, что нам в горах видится море. Удивительная какая-то ассоциация, но она у нас у всех одинаковая. Мы привыкли к тому, что из-за каждого поворота мы видим море. А здесь горы, они как-то так интересно выплывают из неба, что похоже на это же самое впечатление. Чита — это единственный город, в котором я по каким-то причинам не ощущаю недостаток моря. Мне как человеку, выросшему у моря, во всех городах его не хватает. В Чите у меня этого почему-то нет. Здесь открываются такие классные виды, горизонты, что дух захватывает.